Каспар, Мельхиор и Бальтазар

Но кончился этот лучезарный миг, и царское ремесло со всем его величием и грязью вновь наложило на меня лапу. В эту-то пору и состоялось незабываемое по своей пышности торжество освящения Храма. Потом, приказав завершить работы, начатые в Кесарии, я присутствовал на открытии нового порта. Вначале там был только причал, маленький, хотя и очень важный, ведь он находился как раз на полпути между Дорой и Иоппией. Каждому шедшему вдоль финикийского берега кораблю, когда свирепствовал юго-западный ветер, приходилось бросать якорь в открытом море. А я соорудил здесь искусственный порт — из глубины в двадцать саженей поднялись каменные глыбы пятидесяти футов в длину при девяти в высоту и десяти в ширину. Когда эта громада достигла поверхности воды, я возвел на ее основе волнолом в двести футов шириной, перерезанный башнями, самая красивая из которых названа была Друз в честь приемного сына императора. Вход в порт был обращен к северу, потому что здесь борей — признак хорошей погоды. По обе стороны от входа, словно боги-покровители, возвышались колоссы, а на холме над городом, в храме, посвященном императору, стояла его статуя, вдохновленная образом Зевса-Олимпийца. Как хороша была моя Кесария, вся из белого камня, с ее лестницами, площадями и фонтанами! Я уже завершал строительство портовых складов, когда из Иерусалима до меня донеслись сначала вопли Александра и Аристовула, возмущенных тем, что моя последняя любовница наряжалась в платья их матери Мариамны, а потом ругань моей сестрицы Саломеи, которая вздорила с Глафирой, женой Александра. Саломея особенно беспокоила меня еще и потому, что вступила в сговор с нашим братом Ферором, человеком больным и переметчивым, — я отдал ему далекую Трансиорданию, но он не упускал случая воспротивиться моей воле, объявив, например, что желает жениться на рабыне, выбранной им самим, а не на царевне, которую предназначил ему я.

В разгар летней засухи в Иерусалиме каждый год катастрофически не хватало воды. Я удвоил количество труб вдоль дорог, ведущих из Хеврона и Вифлеема, по этим трубам вода из Соломоновых прудов поступала в Иерусалим. Да и в самом городе было построено множество водоемов и цистерн, чтобы лучше сохранять дождевую воду. Наше небывалое процветание отразилось и на наших серебряных монетах: содержание свинца в них упало с двадцати семи до тринадцати процентов, это был, безусловно, самый лучший сплав во всем Средиземноморье.