Каспий, 1920 год

Низенький и коренастый командир, очевидно старший из них, судя по бороде - капитан 2-го ранга, с готовностью перегнулся через планшир, всем своим видом демонстрируя внимание, когда увидел, что в его сторону был обращен малый мегафон. Но он не мог скрыть своего недоумения, когда услышал: «Прошу принять меня на бакштов!»

Подойдя вплотную, нормальным голосом пришлось разъяснить: «Шпилевая не исправна. До перехода к стенке постою у вас на бакштове».

Теперь стало ясно, что ковчег полон «бывшими» (у которых только что срезаны погоны), почему-то очутившимися в нем вместе с семьями.

Через несколько минут все было в порядке. Мы стояли на своем манильском тросе, заведенном серьгой, с теплыми машинами и якорем, готовым к отдаче. На баке - комендор Гридин с топором, а остальные - как кому положено по ходовому расписанию.

На «Орле» сами догадались потравить смычку каната.

Конечно, мы понимали, что во время парадной манифестации не очень-то красиво выглядели. Но будет еще хуже, когда дивизиону придется сниматься, а мы еще минут двадцать будем танцевать на якорном канате {78}. Из двух зол - меньшее.

Сошел вниз привести себя в порядок.

В переговорную трубу докладывают:

- Так что, командир «Орла» просит разрешения явиться!

- Передайте, что я сам перейду на «Орел».

Не столько из любопытства, сколько для проверки нашей безопасности перебрался вместе с комиссаром по короткому штормтрапу на штабной корабль «Добровольческого Каспийского флота».

Мы были первыми красными командирами, которых они видели, поэтому офицеры немного волновались, смущались и слишком тянулись. Через десять минут они уже спрашивали: какова будет их судьба, арестуют ли? Пришлось разъяснить, что командир миноносца никак не может знать этого или выдавать какие-либо векселя. Но, чтобы подбодрить, успокоил: мол, если нет грехов вроде работы в контрразведке, могут рассчитывать на гуманное обращение.

Основная группа (семь-восемь человек) состояла из кадровых офицеров старого флота. Все старше меня выпуском на три-четыре, а то и на пять-шесть лет, уже имеющие классную специальность. Командиром оказался полковник по адмиралтейству, из числа штурманов давно изжившего себя корпуса флотских штурманов, по фамилии (не уверен) Полковников. Судовые офицеры - из торговых штурманов, призванные на военную службу еще в мировую войну. Кроме того, из кают и коридоров выглядывали какие-то интенданты и почтенные нестроевые фигуры (деловоды? писаря или содержатели?), которых всегда много в любом штабе.

Большинство команды - из торговых моряков. Вооружения нет, кроме сигнальной пушки Гочкиса (47-мм).

Немного неприятно было то, что мы внешне выглядели бедными родственниками. Та же форма, но заношенная. Кроме того, они отдыхают несколько суток, а мы из похода.

Самым неожиданным была встреча с другом детства Евгением Енчевским, который на год раньше меня ушел из Тифлиса в юнкера флота. Красавец атлетического сложения, он служил на Балтике, на крейсере «Олег», но как и когда очутился у белых, я не имел понятия; в последний раз видел его в Ревеле весной 1917 года, непосредственно после Февральской революции.

Встретился с ним вежливо, но от интимных разговоров отказался, не желая выделять его из числа остальных.

Беседовали в салоне.

Оказывается, «Орел» вышел из Петровска с семьями офицеров и с частью штаба в двадцатых числах апреля. Стояли в Баку без сообщения с берегом, пока начальство грызлось с мусаватистами. Затем приказано было следовать в Энзели. Там тоже в гавань не пустили из-за каких-то недоразумений с англичанами. Штормовали на рейде. Отошли к Астаре. Опять штормовали. К этому времени начались брожение, споры и сомнения, в результате которых произошла перетасовка пассажиров. Часть решила остаться в Астаре, часть перешла на корабли, уходящие в Энзели. Зато некоторые офицеры, разочарованные в «белом» движении и понимавшие, что песнь деникинского флота спета, перешли на «Орел» и постановили идти в Красноводск или в Баку, чтобы сдаться красному командованию.

Их было значительно больше. До переворота мусаватисты запрещали сходить на берег. Своеобразный политический карантин. Что же, они по-своему были правы. Эта тяга к нам - заразительная. После переворота многие офицеры, несмотря на риск, тайком, по ночам, перебрались в город.

Рассказали нам с нескрываемой ненавистью, что контр-адмирал Сергеев сбежал в Крым. Кроме того, сообщили, что в городе осталось не менее двадцати - тридцати флотских офицеров (считая и ушедших с «Орла»), которые тоже хотят явиться с повинной.

Называют себя «добровольно оставшимися».

Деликатно расспросил об Энзели, не желая сразу же смущать необходимостью выкладывать все про своих вчерашних друзей. Но несмотря на выяснившуюся готовность, никто ничего путного оказать не мог, так как они не были ни в гавани, ни на берегу. Однако самый факт их присутствия на бакинском рейде и желание отдать себя на суд советской власти говорят о многом.