Кассандра

А я знаю, что рано или поздно я нырну в такую глубину, из которой еще никто не выплывал. Эта Марианская впадина заполнена моими слезами. Но глаза мои сухие и горячие. И дни мои - сочтены.

Я прибежала к месту почти забытых встреч, почему-то надеясь, что он здесь. Нет никого.

Сквозь переплетение ветвей, образующих свод беседки, на бледную траву падают косые лучи. Маленькая желтая пяденица спускается по широкому листу. Все тихо, соразмерно собственному непотревоженному бытию. Ничто не говорит о кратковременном пребывании человека.

Горько... сладко... легко... с неизбывной давящей тяжестью в груди вздохнула я и пошла прочь.

Что мне здесь делать... без него?

И вдруг мой взгляд упал на что-то, вяло темнеющее в траве. Я наклонилась. Так и есть. Это были тлеющие останки огромной темно- пурпуровой розы, небрежно переломленной у самого венчика. Нервное движение раздраженного божества.

Стоило мне так подумать, как что-то неуловимо изменилось во Вселенной, что-то сдвинулось, переместилось, какой-то сверхчувственный флюид сконцентрировался за спиною. Я медленно обернулась...

Он молча смотрел на меня - без обычной своей иронической улыбки, прямо и серьезно. На короткой прямой, мгновенно соединившей наши зрачки, не было никаких препятствий, заслонок и зеркал. Мне открылся бездонный шурф в неведомые алмазные копи. Я шагнула, инстинктивно вытянув руки, и рухнула в преисподнюю.

8.

Прегадкий замызганный тротуар. Ни одного деревца, голые обочины, серые панельные строения вдоль. Пыльно и чахло. Посреди тротуара, точнехонько на пути пешеходов, - разверстый канализационный люк, черная вонючая дыра, ведущая в подземную клоаку, где урчат и булькают сточные воды.

Ясно вижу мерзкое нутро с его ржавыми металлическими кишками, от которых поднимается смрадный пар. И на самом краю люка - златокудрое дитя. Мальчик лет четырех. Упирается в склизлые края поцарапанными коленками и маленькой грязной ладошкой. А другой рукой тянется вниз, в воспаленное отверстие городской утробы. А-а! Вот оно! На изгибе трубы, метрах в трех внизу, блестит золоченая брошка в виде крылатого кольца с косым крестом внутри (КАК я это вижу - непонятно, но ребенок это видит тоже, его усилия явно целенаправленны...). Заинтересованных взрослых поблизости не видно. Люди бегут себе мимо, не обращая на младенца ни малейшего внимания. Ребенок тянется к желанному предмету, забыв обо всем на свете. Коленки его скользят... Упадет ведь! Упадет!

Что-то во мне рванулось - и я обнаружила, что не имею ничего для перемещения в пространстве.

Меня здесь нет?

Я дернулась изо всех сил - мне было нужно разорвать что-то державшее... что-то, которое меня не пускало...

Тщетно. Меня здесь нет.

Я кричу, не издавая ни звука.

И вижу : дитя меня слышит. Оно поворачивает ко мне лицо с огромными синими глазами, в которых стоят слезы безмерной обиды... Два синих соленых озера горестного недоверия ко всему на свете.

Я снова дергаюсь, крича. Боже мой! Ребенок меня слышит, но, поворачиваясь на крик, он окончательно теряет равновесие, конвульсивно выгибается, взмахнув руками, и, даже не пытаясь зацепиться за край, падает вниз...

Тьма застилает мне взор. Я рвусь и бьюсь, как только может биться в судорогах бестелесное и безгласное человеческое существо... Видимо, я теряю сознание... потом вдруг прихожу в себя - и все повторяется. Пыльный тротуар. Черное пятно люка. Ребенок в неутолимом стремлении к тому, что всего дороже. Вскинувшиеся над золотой головкой беспомощные руки... Снова, снова, снова...

Длинная сухая травина царапает мне плечо. Лежу навзничь под дырявым пологом осыпающейся беседки. С трудом отрываю голову от земли и приподымаюсь на локте.

Он стоит рядом. И смотрит. Сверху вниз.

- Ну и орала же ты!- в голосе сочувственные нотки.

Он подает мне руку, и мы садимся рядом на ствол орешника, всегда служивший ему скамьей.

Он молчит. И я знаю, что он знает, что я знаю про ребенка.

- Что я... кричала?

- Не надо, маленький,- кричала ты,- Она не настоящая!

- Он погиб.

Мусагет близко посмотрел мне в лицо. И тихо, но отчетливо произнес: "И ты погибла!". Он был совершенно серьезен.

Маленький гейзер взорвался у меня в мозгу - и ледяной струей ударил в правый висок. Я вскочила и, задыхаясь, начала говорить.

Пока я говорила, его голубые глаза делались все уже, словно он щурился в ярости или в приступе сарказма. Свойственный ему общий приятный румянец лица рассыпался по щекам желчными пятнами, вокруг крыльев носа и под бровями явственно проступила синева...

- Ты все погубил! Такую радость, такой свет! Мумия, почему-то вздумавшая разлагаться, - вот во что ты превратился, монстр! Сам себя истребил в погоне за иллюзиями... Сначала отгородился от смертных, презрев их за простоту, потом истомился ядовитой завистью... Лепись теперь к чужому теплу, ищи ветра в поле! Никто тебя не ждет. Никому ты больше не нужен. И не будешь нужен! Никогда!

- Дура! - процедил он сквозь зубы, когда я, наконец, задохнулась,Сумасшедшая. Уродка.