Кассеты Шохина

Разные случились встречи в эту предновогоднюю неделю. Однажды Владик ушел от дома на несколько станций метро. И обнаружил, что денег у него нет, только два талона на трамвай-троллейбус-автобус... Продавать их было, конечно, стыдно, но что делать? Он подошел к остановке и предложил талончик женщине с закутанным сверху донизу мальчиком — только толстый нос торчал. Почему-то она очень испугалась Владика. Прижала к себе мальчика и зло забормотала:

— Не надо нам, ничего не надо, иди отсюда!

Больше Владик ни к кому подходить не решился, потоптался у входа в метро и вошел внутрь. И пожилая билетерша у автоматов взяла талончик и пропустила Владика, покачав головой.

А одна встреча была жутковатая. Видно, автобуса не было долго: компания из ребят и трех девушек вовсю крыла «эту дыру»... Крыла, крыла, и вдруг один из них с размаху ударил ногой по прозрачной стенке остановки. С грохотом посыпались стекла, девушки радостно завизжали, двое мужчин молча и поспешно отошли в сторону. Владик тоже. А те били и били, пока не расшибли все, и остановка стала пустая и голая — только крыша осталась на железных стойках да мерцающая куча осколков внизу...

Близкий праздник был уже во всем: снег наконец-то улегся прочно, по-зимнему, люди на улицах тащили запеленутые елки, и в вагонах метро пахло оттаявшим елочным духом. Последние два года Владик покупал елку сам: занимал очередь на базаре, выбирал... И оказалось, что выбирать он умел. Как-то он их чувствовал, что ли, — оба раза купленные им елочки достояли до марта! После старого Нового года елку разряжали, она стояла свободная в большой банке с водой, только дождиком посверкивала. Выпускала мягкие побеги, и они вытягивались, распушались и светились среди старой глухой хвои, как светло-зеленые свечки.

В этом году родители о елке не вспоминали, и Владик тоже не заговаривал. Но на базары заходил: хорошо было бродить под разноцветными фонариками, дышать лесом, трогать елки за холодные живые лапы, щупать, какова хвоя, и мысленно говорить какой-нибудь: «А вот тебя бы я взял! Ты бы мне подошла!»

Одну такую елочку он посоветовал взять растерянной женщине, которая бестолково перекладывала их с места на место, ни на какой не решаясь остановиться. Сказал, что держать лучше в воде — и тогда к концу января пойдут новые побеги и она простоит до весны. И пускай с одной стороны лапы у нее короче, это не страшно, даже наоборот: удобнее ставить у стенки. Женщина в столь длинную еловую жизнь не поверила, кажется, но все равно была благодарна Владику. А он знал, что потом она будет еще благодарней: эта елка точно должна была дожить до весны!

Еще Владик впервые обнаружил, как много кругом людей, которые вдвоем. Мужчин и женщин, ребят и девушек... Неужели у всех у них любовь? У всех-всех? Наверно, для кого-то это тоже «ошибки» — и они станут потом жалеть, как отец, что зря потеряли время...

Иногда, когда он вскидывал голову, делалось неуютно: улицы словно придавлены, зарешечены сверху сетями тяжелых проводов. Идти становилось неприятно, душно — как по длинной клетке. Но все равно на улице было лучше, чем дома. Родители что-то все доказывали и доказывали друг другу. Владик включал на полную мощность магнитофон, и вскоре к нему врывались с вопросом:

— Ты что, с ума спятил? Прекрати немедленно!

Он прекращал. И отвечал, что крыша поехала не у него, а кое у кого другого! И уходил на улицу.

То, что он бродил по городу один, нисколько его не угнетало. Конечно, бывало грустно, но грусть казалась даже приятной. Вот люди, а вот он, Владик! Им нет до него никакого дела, у них своя жизнь — и прекрасно... Он свободен и ни от кого не зависит! Что хочет, то и делает, куда хочет — идет, на кого хочет — глядит!

Владик полюбил в это время слушать телефонные разговоры. Вставал в хвост у автомата и слушать Когда подходила его очередь, он набирал отцовский рабочий номер — знал, что вечером там никого нет. И, переждав несколько длинных, в никуда, гудков, выходил, словно не дозвонившись, и через одного человека заходил и звонил снова.

Некоторые говорили о делах и встречах, некоторые о всякой ерунде, а некоторые — не поймешь о чем, но, видимо, для них важном. Бабка с потрепанной сумкой причитала в трубку, что запуталась «в метре» и не знает, куда идти. Два огромных парня, с трудом забившись в будку, по очереди орали, что они «телок обеспечат, вся проблема во флэту!». Старый мужчина говорил долго и тихо, и, когда стоящий за ним звонко постучал монетой в дверь, он виновато оглянулся и говорил еще, наверно, целую минуту, никак не мог закончить.

Главной задачей Владика было разучиться видеть. Так суметь смотреть на все, чтоб постоянно не крутилась привычная, въевшаяся в мозги мысль, как бы он это нарисовал. Сумерки в подворотне, небо сквозь голые тополя, лицо старого мужчины и то, как осторожно он прикрывает трубку длинными пальцами...

Вечером это получалось лучше — краски и контуры съедала темнота. Поэтому Владик предпочитал выходить на улицу, когда смеркнется. Шел декабрь, самый темный месяц года, и это было кстати.