Каста мимов

Вздрогнув, я не сразу узнала спеца по психам.

– Альфред, ты?

– Он самый, старый дурак. Все подкатывает к юным дамам в кафе, ничему жизнь не учит. – Он с любопытством всматривался в мое лицо. – Вид у тебя слишком мрачный для субботнего вечера. Судя по моему опыту, недолили кофе.

– Вообще не налили.

– Да ты, милочка, явно не из книжных червей!

– Здорово, Альфред! – помахала ему бариста, а вслед за ним еще несколько посетителей. – Давненько не виделись.

– Привет, привет. – Тот с улыбкой приподнял шляпу. – А куда деваться? Власть имущие уже наступают на пятки. Пришлось притвориться, будто работаю. Какие книги, окститесь!

Его слова были встречены добродушным смехом, после чего публика вернулась к своим делам.

Альфред взялся за спинку соседнего стула:

– Не возражаешь?

– Конечно нет.

– Спасибо. Постоянное общение с писателями так утомляет. Жуть! Ну, чего изволите? Кофе с молоком? Миель? Бон-бон? Венский? Может, чашечку масала-латте? Кстати, отличная штука.

– Обычный салеп, пожалуйста.

– Серьезно? – Альфред снял шляпу и положил на стол. – Ладно, если настаиваешь. Официант, принесите нам зерна просвещения!

Теперь понятно, почему они с Джексом так хорошо ладят, – оба чокнутые. Официант практически бегом метнулся к стойке, оставив меня наедине с потоком музыки.

– Говорят, вы работаете в «Призрачном клубе»? – откашлявшись, спросила я.

– В здании клуба, но не в организации. Просто приношу время от времени кое-какие бумажки, иногда их даже покупают.

– Довольно провокационные бумажки, не находите?

Альфред добродушно прыснул:

– Голубушка, провокации – это мой хлеб. Твой главарь мимов тоже в них поднаторел. Не зря его система семи каст по праву считается главным шедевром подпольного мира.

По мне, так весьма спорное заявление.

– Как вы на него вышли?

– Получилось как раз наоборот. Он прислал мне рукопись «Категорий паранормального», будучи примерно твоего возраста. Одно слово – гений. Но жутко ревнивый. До сих пор бесится, стоит мне завести нового клиента в Четвертом Первой. – Альфред укоризненно покачал головой. – Потрясающий талант, дерзкое воображение, и так переживать из-за ерунды! – Он умолк, дожидаясь, когда официант поставит поднос. – Спасибо, дружок.

Принесенный кофе оказался густым, как грязь.

– Конечно, публикация памфлета была сопряжена с огромным риском, – продолжал Альфред, – но я в душе игрок, поэтому решил рискнуть.

– А потом изъяли тираж, – напомнила я. – После войны банд.

– Символический жест. Вдобавок запоздалый. К тому времени пираты штамповали «Категории» по всей стране, внося еще бо́льшую смуту в умы ясновидцев. Литература – самое мощное наше оружие, Сайену такое не по плечу. Максимум, на что они способны, – это дезинфицировать свою макулатуру. Но мы, творческая прослойка, должны особенно тщательно относиться к провокационным творениям. Изменив одно-два слова, даже единственную букву, можно необратимо изменить ход истории. Рискованное занятие, очень рискованное.

Я подлила в салеп розовой воды, размешала:

– Значит, вы больше не рискнете опубликовать нечто подобное?

– Голубушка, не трави старику душу. После изъятия тиража я отошел от дел. Памфлет живет и процветает, а твой покорный слуга влачит жалкое существование в съемной мансарде. – Альфред снял очки и потер веки. – Хотя я по-прежнему получаю процент от прочего самиздата, попадающего на полки, за исключением разве что лирики месье Вэя. Впрочем, невелика потеря – как для меня, так и для литературы.

– Мятежным настроем в его творчестве не пахнет, – согласилась я.

– Как и в творчестве других его собратьев по перу. Кроме Джексона, разумеется. В остальных случаях весь протест сводится к незаконным тиражам. – Альфред кивнул на женщину у окна, целиком поглощенную чтением: голова опущена, взгляд прикован к томику на коленях. – Поразительно, какую власть имеет над нами печатное слово! Сейчас мы наблюдаем чудо, милая.

Я покосилась на сборник страшилок, который женщина прятала под столом. Глаза скользили по строчкам, не замечая ничего вокруг. Библиомантка не просто абстрагировалась от происходящего, она постигала. Верила в то, что в обычных условиях показалось бы полным бредом.

Внезапно экран над стойкой загорелся белым. Посетители разом встрепенулись. Официант щелкнул выключателем. Теперь единственным источником света в помещении был тускло горящий экран.

На белом фоне проступили черные строки:

МЫ ПРЕРЫВАЕМ ПРОГРАММУ ПЕРЕДАЧ ДЛЯ ЭКСТРЕННОГО ОБРАЩЕНИЯ ИНКВИЗИТОРА.

– А, черт! – прошептал Альфред.

Оркестр заиграл гимн «На якоре Сайена стоим мы» (нас каждое утро заставляли петь его в школе). Едва стихли последние аккорды, изображение якоря исчезло и на экране возник Фрэнк Уивер.

Мистер Марионетка собственной персоной. И смотрел он прямо на нас. В кофейне повисла мертвая тишина. Верховный инквизитор редко появлялся за пределами архонта.