Каста огня

— Вы думаете, что я не понимаю сарказма, Энсор Катлер? — Ноздри развеселившегося тау вздрогнули. — Вы ошибаетесь. Я из водной касты, и, как уже упоминал прежде, переговоры — мое призвание… — О’Сейшин сделал паузу и закончил более сбивчиво: — Сукин-ты-сын!

На этот раз хохот узника был искренним.

— Но вы… — Тау наклонился вперед на своем летающем насесте. — Вы решили общаться в стиле тупого варвара, которым, что совершенно очевидно, не являетесь. Зачем же так настойчиво придерживаться ложного образа?

— Да ты сегодня прям сыпешь вопросами, а, Си?

— Это…

— Твое призвание! Ага, это до меня уже дошло, — перебил Катлер. — Слушай, почему бы вам просто не прислать сюда плохого ксеноса и начать веселье с иголками и оголенными проводами или что там вы, синекожие, используете, чтобы добиться ответов? Потому что мне нечего тебе сказать.

— Высшее Благо — это хорошая вещь, поэтому у него нет плохих служителей, — чопорно ответил о’Сейшин. — Подобное стало бы логическим противоречием.

— Ладно, а как насчет Прихода Зимы? — предложил Катлер. — Почему бы тебе не позвать большого начальника, и, может, я поговорю с ним как солдат с солдатом?

— Возможно, командующий Приход Зимы — это я.

— А я — Небесный Маршал. — Внезапно Энсор сбросил маску хама и превратился в делового человека. — В чем цель наших бесед, пор’о Дал’ит Сейшин?

Тау как следует обдумал вопрос. Это был его одиннадцатый визит к командиру отступников, но они ни на шаг не приблизились к взаимопониманию. Посланник вновь обратился к известным фактам: Катлер был захвачен почти месяц назад, его предало отделение собственных бойцов, уставших от разбойничьего существования. Почти две недели полковник, словно дикарь, безумствовал в камере, бросался на силовой барьер и отказывался от еды, пока о’Сейшин не начал сомневаться в его психическом здоровье. А затем, как будто в мгновение ока, человек стал поразительно спокойным. Тогда-то и начались беседы и вместе с тем поединок за разум Катлера.

— Слушай, я не знаю, где мои парни или что они затевают, — произнес полковник. — А если бы и знал, то, Преисподние побери, никогда бы тебе не сказал.

— Ваши товарищи к делу не относятся, — пробормотал тау, все еще пребывая в глубоких раздумьях. — После вашего захвата они не доставляют нам неприятностей. Мы пришли к выводу, что их боевой дух сломлен.

— Значит, вы — глупцы.

«Тебе понадобятся сильные люди, не забывшие, как думать самостоятельно, — вспоминал о’Сейшин слова Небесного Маршала Кирхера. — Забудь о фанатиках, которые скорее умрут, чем прислушаются к новой идее. Забудь о ненадежном отребье, что следует за каждым обещанием перемен, потом начинает мечтать о новых изменениях и так далее, пока не останется с пустыми руками. Подобный народец — лишь почва для человечества, и с ними ты не построишь ничего, кроме песочных замков. Но завоюй сердца и разум людей, подобных Энсору Катлеру, и на твоей стороне окажутся истинные герои, за которыми последуют все остальные».

— Чего ты хочешь от меня, ксенос? — настаивал полковник.

Ноздри тау скривились в сухой усмешке.

— Я хочу, чтобы вы поступили правильно, Энсор Катлер.

Скъёлдис хмуро наблюдала за отбытием боевой группы Вендрэйка. Полк не мог позволить себе потерю даже одной из этих драгоценных машин: несмотря на ревностное служение техножрецов, «Часовые» умирали, сломленные Трясиной. Последние восемь шагоходов держались только за счет молитв и запасных частей, снятых с других скакунов. Рисковать ими ради пустой затеи было безумием, но все же северянка не находила в себе сил упрекнуть Хардина.

«Скажи мне правду о Троице, — вновь настойчиво просил ее капитан кавалеристов. — Скажи, что там произошло на самом деле?»

Зерна пожиравших его живьем сомнений были посеяны уже давно, но лежали в спячке и ждали подходящего момента. Ведьма не знала, что заставило их пойти в рост — потеря девушки-протеже или Сама Федра, но Вендрэйк оказался на грани безумия. Он заслуживал узнать правду о Троице и об Авеле. Скъёлдис открыла бы ее кавалеристу, если бы Мэйхен не принялся барабанить в дверь, требуя ответов на собственные вопросы. Капитан зуавов до сих нор разорялся в лагере, возмущенный пренебрежительным отношением Хардина и напуганный чем-то иным. Северянка чувствовала, что должна поговорить с Джоном, но она слишком устала.

Устала и жутко боялась за Белую Ворону…