Кастрация

- Самое главное теперь - твоя воля, - говорит мне этот лжец, кажется, переводя дыхание. Мы одного роста и одних понятий с ним. Собираюсь делать шаг, если только меня не станет задерживать свет из-за жалюзи на его окне. Все-таки лучше бы тебе воды. И покой. Сегодня только отдыхать, никаких волнений у тебя не должно быть. Постарайся поменьше быть один, пускай общество тебя развлечет. У тебя должен быть спокойный и уверенный сон. Главное - твоя воля. Она должна принять у тебя форму и упругость стального клинка, ей со временем подчинятся все жизненные силы и побуждения, я в этом уверен. Ты обретешь очертания и свойства - малоизвестные нам пока гармонические свойства сверхчеловека будущего. Мы можем подсказывать тебе формулы, но решения ты станешь находить сам. Мы пред тобою будем тогда карлики, пигмеи, я совершенно не опасаюсь тебе этого говорить.

Вижу, что у него искусственные зубы, безукоризненной, правильной формы, каковая и бывает только у всяких изделий человеческих, применяемых в повседневном телесном обиходе. Искусственные глаза, искусственный смысл. Всего только за поддержкой. Новая фраза складывается вопреки его излучению корректности, складывается новая фраза. Я очень сожалею... Не так. - Мне очень неприятно, - говорю, - что должен теперь же попрощаться с вами, выразив одновременно и мою благодарность за ваше участие в моем деле. - Я не думаю, что он хищник. Скорее уж он всеяден. В самых славных и опрометчивых выражениях. Вскоре.

- Мы не оставим тебя одного, мой мальчик, - говорит он. - Мы все время будем с тобой. И будем стараться способствовать пробуждению в тебе новой невиданной воли, которая будет основой, фундаментом, пьедесталом... Послушай еще меня, малыш, - не отпускает меня его голос; это событие такое, что все они уже давно начеку. - Я попрошу встретиться с тобой моего коллегу, доктора Шмидта, Бедржиха Шмидта. Он - психоаналитик. Превосходный врач. Специалист редкостной квалификации и толка. Мессия, чудодей, виртуоз. Я иногда направляю к нему иных своих подопечных, если замечаю потребность в какой-либо коррекции восприятия. Я буду просить его встретиться с тобой так безотлагательно, как это только возможно. Я сейчас запишу это на своем календаре.

Голос его, будто стая голубей, сорвавшаяся с крыши после внезапно раздавшегося выстрела или хлопнувшей двери в пустом городском дворе. Но все же выхожу. В приемной у него вижу слепого, сразу же вставшего при моем появлении. Немолодой, худощавый, в темном костюме, с обожженным лицом, и очки. Непроницаемые очки. Лицо подвижное, и выдает какую-то обостренную чуткость. Думаю о нем мгновение. Думаю о его существовании в мире звуков и запахов; тех из них, что зрячие не различают. В ожидании возвращения бумеранга. Много. Врасплох.

И вспоминаю как озарение, что в кабинете доктора пахло жасмином. Это тоже, думаю теперь, преследовало меня. Освободился наконец из объятий душного искусства врачевания. Мгновенный образ жасминового куста с цветками цвета бледного какао и - странное дело! - пронизанными густейшей сетью синеватых вздрагивающих набухших артериол. Мораль молчания в видах моих на остаток существования. Освободить силы равнодушия, пребывающие взаперти. Шифровальщик в области дозволенного цензурой. Торопливый аскет. Не в силах.

Внизу, в холле, неожиданно встречаю приятеля своего - Марка, я не знал, что он здесь. Ухватываюсь за встречу, отчего-то мне приятно видеть его, хотя и не ищу слов, чтобы выразить это. Доктор - называю его про себя Новокаиновым Маскарадом - уже почти совершенно забыт, теперь все, что есть, - это есть Марк. Под ложечкой.

- Ты как здесь, Марк? - спрашиваю его.

- Мне сказали, что ты у этого шарлатана, - отвечает.

- Говорят обо мне?

- Только сегодня у меня о тебе спрашивали несколько человек.

Мы вышли с ним на улицу, молчаливо вбирая все бесплодные усилия какого-то неопределившегося, неясного, потрепанного дня, уже перевалившего на сторону своего столь же бесцветного завершения. Тот не считает нужным прихорашиваться ради нас. Марк предложил мне пойти с ним на одну вечеринку, которую устраивают какие-то его знакомые, там, мол, со мной хотели познакомиться, говорит Марк, и отчего-то соглашаюсь сразу, хотя, наверное, почти никого не знаю из этой компании.

- Ну, идем, - киваю головой я, - день не настолько короток, чтобы не успеть наделать глупостей.

Улица. Маленький сквер с платными скамейками, ограниченный с одной стороны улицей, небольшая оградка, над которой будто обессиленные свешиваются ветви каштанов с их резным неброским убранством окончания лета, по другую сторону улицы ресторан и дансинг, и там теперь околачивается четверо молодых рабочих с канатной фабрики со своими подружками, чуть подалее газетный киоск и адвокатская контора. Из соседней улицы неторопливо выворачивает приземистый вишневый автобус и останавливается на светофоре. Притворяясь ссутулившимся.

- Разве мы едем на чем-нибудь? - спрашиваю у Марка, видя, что он осматривается по сторонам. И скулу его рассматриваю, безо всякой цели.