Кастро Алвес

Замутнены все чистые купели: В Европе ныне духом Макьявелли Сменился

благородный дух Руссо; И грубой силы торжество все ближе, На шею злополучного

Парижа Она взметнула подлое лассо.

А раз так, то нужно, подруга, чтобы в защиту свободы и будущего подняла свой

голос протеста печать Америки:

В защиту мира, вольности, прогресса, Звуча сильней, чем грсхот канонад, Ты

подними свой мощный голос, пресса, Печать Америки, ударь в набат!

За два тысячелетия Европа Сумела драгоценный клад скопить. Наш долг — спасти

его от нового потопа, Для поколений новых сохранить.

Свободы палачи, вы слишком рано Над ней собрались ставить крест. Так пусть же

вольный ветер с океана Домчит до вас наш гнев и наш протест! *

Толпа, поскольку он уже не был в состоянии ходить, отнесла его домой на руках.

Этот последний

120

триумф был его крупнейшим триумфом, подруга. Над городом Баия громче, чем

бой барабанов атабаке, разносится голос Кастро Алвеса, голос протеста, борьбы и

возмущения. Голос свободы против угнетения.

Ему трудно выступать из-за болезни, но у него еще остается перо. И так как он

создает вместе с другими поэтами и агитаторами Аболиционистское общество, он

пишет баиянским женщинам послание *. Женщинам, которые всегда его поддерживали

и любили. Он просит их в своем послании о пожертвованиях на общество, чтобы оно

могло существовать. Он обращается к ним от имени рабов. Но он не просит у

«банкиров или миллионеров, богатых и могущественных. Нет! У меня, — говорит он,

— есть в этом отношении инстинкт и стыд». Заметь, подруга, это тот же голос, что

звучал в театре. То же бесстрашное мужество, та же правда водят его пером, это

человек, который борется. Это письмо, революционное и лирическое, обращенное к

женщинам его родины, — самая красивая страница в его прозе. Его последний клич в

пользу рабов, последнее звено разрываемой им цепи, которая сковывает ноги, руки и

сердца негров. Затем — неосуществленная мечта написать поэму о Палмаресе. Он

умрет с этой мечтой, подруга.

Среди этих кондорских декламаций, этих аболиционистских посланий, этих

перемен в состоянии его легких он как-то прочитал на одном вечере стихи о любви.

Я расскажу тебе, подруга, о последней женщине его жизни. В составе одной

оперной труппы она, певица, колоратурное сопрано, приехала из Италии, из

Флоренции. Но осталась в Баие и стала учить пению девушек из общества. Она учила

сестер Кастро Алвеса. Муж ее бросил, и она поняла: для того чтобы заработать себе на

хлеб насущный, ей необходимо в обществе с предрассудками строго соблюдать свое

«вдовство». Сердце у нее было из бронзы, сказал

*

*

*

120

120

Кастро Алвес, подруга. Оно было сделано из бронзы всех предрассудков, заметим

мы. Высокомерная, бесстрастная, холодная. Мрамор из Флоренции, заброшенный в

тропики. Имя её — Агнезе Тринчи Мурри — звучало, как стихи, моя негритянка.

И так как она всегда отказывала ему во взаимности — хотя и любила его *, —

опасаясь сплетен, боясь потерять свое спокойствие, если она отдастся любви, он был в

исступлении от страсти к ней и так и умер, грезя о ней. Она была его мечтой умираю-

щего, эта холодная женщина с Адриатики, блондинка с пшеничными волосами, с кожей

белой, как морская пена.

На-этом вечере, который устроили в честь поэта и на котором Агнезе должна была

петь, он поднялся, чтобы в последний раз прочитать ей публично стихи о любви.

Чтобы попросить в них Агнезе уехать с ним... Так он держал себя по отношению к ней

все эти месяцы, которые последовали после знакомства с ней и которые

предшествовали его смерти. А ее отношение было весьма печальным и дурным,

трусливым и бессмысленным: она все время отказывала ему во взаимности, испытывая

в сердце желание уступить, но все же страх оказался сильнее этого желания. Она не

захотела, подруга, принести в жертву любви земные блага, и в этом ей придется

раскаиваться всю жизнь. Она поймет, что ее жертва была бесполезной: что блага

жизни, как бы велики они ни были, не стоят бессмертия любви. Итак, он просит Агнезе

уехать с ним вместе:

. Пусть вымысла яркого ленту Фантазия нам разовьет: Поедем с тобою в Сорренто,

Сейчас наш корабль отплывет!

Стихи, которые он пишет для нее, для музы последних месяцев его жизни, — все об

одном. Это призыв ответить ему взаимностью, это мольбы о поцелуе, потому что

достаточно одного поцелуя, и ему уже легче было бы умереть:

14 Жоржи Амаду

121

...одного поцелуя... Пока не зарделась заря... Одного лишь прошу я...

Последнее желание его жизни — чтобы его полюбила Агнезе Тринчи Мурри. Он

называет ее неблагодарной, всячески искушает ее: «моя душа — цветущая западня для

твоих ласк, женщина», — говорит он ей. Она, однако, продолжает оставаться «ледяной

и спокойной».

Как мрамор статуи, прекрасно тело, В душе же у нее лишь лед и снег. В холодном

сне она оцепенела, Не пробудить ее для ласк и нег.

Даже его творчество, столь соблазнительное в свое время, его стихи, которые

завоевали для него любовь стольких женщин, и таких разных женщин, — ничто не

тронуло этот бездушный мрамор. Единственное, чего он хочет, это «выпить мед с розы