Ката

– А она приедет и применит насилие. И отведет в суд… А тех, кто насилие не применяет, суд за это даже наказывает: если женщина не сопротивлялась, когда ее насиловали, то в суде ее бездействие применяют против нее. Если ты не отвечаешь насилием на насилие – то есть хотя бы не сопротивляешься, – с тем большей вероятностью будут считать, что преступление произошло с твоего согласия… И то же касается нас, всех остальных, которые ничего не делают, несмотря на непрекращающееся, постоянное насилие со стороны мужчин всего мира по отношению к женщинам. Разве своей безучастностью мы не даем на все это согласия? Я не согласна. Я применяю насилие, потому что имею на это право и по той причине, что социум ожидает этого и считается с этим.

– А вы не сдаетесь… – Фридьоун рассмеялся. Мать с дочерью – «вафельницы» – стали коситься на него. – Тогда я продолжу насчет Ганди. Это не он сказал, что если все будут поступать по принципу «око за око», то весь мир ослепнет?

– Я над этим подумаю, – сказала Ката, попивая кофе.

Они молча смотрели друг на друга, пока Фридьоун не нарушил молчание:

– Я вас просто дразню. Если б я был против того, что вы делаете, то не сидел бы здесь с вами. И все же позволю себе усомниться, по силам ли вам это… Вот то, о чем вы меня просили, – зачем оно вам?

– Мне нужно его найти.

– Зачем?

– Просто хочу знать, где он… Я за него беспокоюсь. Вы ведь сказали, что он прячется от Бьёртна?

Фридьоун улыбнулся.

– А сам Бьёртн? Его вам найти не хочется?

– Я знаю, где он. Пять дней в неделю ходит в качалку. Мне осталось найти только Атли. – Ката выложила из сумки конверт с обещанной ему суммой.

– Хорошо, – сказал Фридьоун, посмотрел на конверт, но брать его не стал. – Я наводил справки, немного, но достаточно. Даже его друзья не знают, где он, и, сдается мне, знать не желают. В последнее время Атли употреблял много всяких веществ и забрал себе в голову всякое-разное, что видно по тому, с каким подозрением он относится к Бьёртну. Никому не доверяет, боится старых друзей и властей, а еще Литвы, Латвии, России и старушек с продуктовыми сумками. Поэтому ему хочется побыть одному. Он прячется. Но чтобы доставать еду, сигареты, пиво, всякие необходимые мелочи, ему нужно, чтобы рядом был кто-то, кому он доверяет. По крайней мере, иногда. Сдается мне, у него есть девушка.

– А как ее зовут?

– Элин, отчество не знаю. Она от него беременна, ей едва исполнилось двадцать. Если они не расстались, предполагаю, что она ходит к нему несколько раз в неделю – на съемную квартиру в столичном регионе, снятую недавно и зарегистрированную не на него и не на девушку; окна там занавешены, в гостиной – компьютер для игр, на столе под рукой – оружие, и холодильник набит тем, что приносит девушка. Это она обеспечила ему алиби в день убийства Гардара: сказала, что они тогда вместе ходили в кафе.

Фридьоун встал из-за стола, расстегнул пиджак и засунул руки в карманы.

– Спасибо, – сказала Ката. Она кивнула в сторону конверта, но Фридьоун посмотрел на нее с каменным выражением лица.

– Больше не звоните мне, – сказал он, развернулся и ушел.

Ката осталась за столиком и допила свой кофе. «Вафельницы» сидели, прищурив глаза, и листали каждая свой журнал. На обложке одного из них был изображен вставший на дыбы единорог, а у него радуга над головой и крошечная сверкающая слезинка, готовая вот-вот сорваться с рога.

44

Было одиннадцать часов субботнего вечера. В коридоре (это не называлось «приемным покоем», ведь пациентам в нем не было покойно) сидели «полторы калеки», которые уже записались и ждали осмотра.

Сейчас было затишье. В следующие часы места в коридоре быстро заполнятся, потом – смотровая и койки, и врачи, санитары, медсестры и специалисты по перемещению каталок будут, не покладая рук, штопать пациентов и отправлять домой или распределять в нужные отделения больницы для дальнейшего лечения. В большинстве случаев непременно будут переломы костей: нос, стопа, палец, запястье, плюсна, лодыжка, ребро, смотря по тому, наносил пациент удары или получал их; а еще порезы осколками стекла, если пациент упал, с плачем бросился, покатился или в пьяном виде пополз по тротуару, полу в баре или гостиной в квартире, где проходила вечеринка. Девушки часто калечились, когда ходили в туалет: задирали юбку, спускали колготки, но потом падали задом на осколки и резались, а когда начинала идти кровь, то они считали (иногда), что непременно умрут.

Вообще говоря, ожидающие в коридоре, как правило, считали, что они сами – или их друзья, родственники, или возлюбленные – при смерти. Кате казалось, что чем меньше была такая вероятность, тем больше от них стояло визгу. Несколько дней назад она сходила на прием к заведующему отделением, а потом к кадровику и попросила снова перевести ее в онкологию. Всю минувшую неделю она работала в ночные смены, а по завершении этой последней уходила в недельный отпуск, и ей больше не надо было возвращаться сюда.