Катабазис

Из-под небытия, растерянный, как Адам, беспорядочный, как Броун, я прошел в прихожую, оттуда на кухню, автоматически что-то сжевал и тут же инстинктивно закурил, в ванной умылся, потом прошел еще в одну комнату, зачем-то открыл дверь на балкон и немедленно закрыл, опять вышел в прихожую, щурясь от яркого летнего солнца, весело простреливающего галерею сквозь сетку вьющегося винограда, глубоко вдыхая могучий чернобыльский аромат морского бриза; я выбежал в патио и громко крикнул:

— Разлюли малина!

— ?Perce razljuli malina? — воскликнула донья Исабель Реми Мартен, моя первая сестра от последнего брака, с испугу уронившая купаемое дитя в глубокий бассейн, что вырыл, говорят, еще сам Бласко Ибаньес в бытность свою[6]…

…На пыли крышки молчаливого фортепьяна было написано женским хозяйским почерком: «Вытри пыль». На единственную стоящую вертикально свечку, изображавшую «I» в очень многозначительной формуле «IX» была наколота, как мандат на революционный штык, как свидетельство об изгнании в действительность, записка тем же почерком: «Купи говядины, молока, хлеба и яиц. И заплати, наконец, за межгород!!! Все.».

Все и точка. Что «все»? Вот помню[7], раз в планерском Коктебеле идет с пляжа голый человек в плавках без знаков различия, но сразу видно, что прапорщик. А рядом товарища прапорщика друг и товарищ жена-прапорщиха. И маленький канючащий ребенок. Канючит, канючит, а ему прапоршиха:

— Все! Была команда «Все»!

Записку, значит, женщина какая-то адресовала кому-то. «Купи… все». И детская рука внизу приписала «И жувачки».

На полу телефон, позавчерашняя пожелтевшая газета, на чистом поле которой непонятные арифметические цифры и пьяные эфиопские буквы: «Звонил какой-то Янаки Ставраки хрен разберешь». И немедленно раздался звонок. Я вздрогнул от собственной нужности и схватил трубку.

— Да?

— Спишь, падла?

— Нет.

— Это Янаки говорит. Ставраки пошел выход искать и пропал.

— Я не понимаю.

— А я понимаю, по-твоему?! Где я нахожусь?

— Не знаю.

— Вот именно.

И контакт прекратился.

Кроме осадков в виде газет в пыли нижнего яруса журнального столика лежали письма. Я согрелся от собственной нужности, если, конечно, это письма ко мне.

В первом из них на бланке с историческими словами. «Молодая гвардия», что в противоположность наполеоновской старой гвардии, умиравшей последней, умирает первой, были напечатаны следующие буквы:

«Уважаемый тов. Синеоков, с сожалением возвращаем Вам Ваши рассказы «Дерьмо собачье», «Засранцы», «Случай в заднем проходе», как не отвечающие эстетическому уровню нашего журнала.»

Странно. По ошибке, что ли, мне попало.

Следующее письмо было вовсе открыткой. На лицевой стороне был нарисован забавный такой Керибчик в высокой шапке, халате и шальварах с пергаментным свитком в парадно вытянутых руках, а под ним курсивом: «Пираказница мартышкь, ешак, кячи, лянгиер мишк заатдумал кифартет…»

На обороте торопливо и решительно значилось следующее:

«Ваше превосходительство. Первая, вторая, двенадцатая линейные роты, второй отдельный артиллерийский дивизион и саперный батальон лейб-лейб-гвардии Его Императорского Величества Измайловского полка отбыл 24 июля сего года посредством железной дороги в Ваше распоряжение, согласно высочайше утвержденному плану.»

Ни хрена себе. А что я ними буду делать? Приемный штемпель был позавчерашний. С почтовой марки идиотски улыбался К.Э.Циолковский. Нет, ошибка. Никогда ни в чем (богопротивно) я не был (я — новорожденный) превосходительством.

И третье послание. Бланк. Наверху напечатано «Монтажная карточка», ниже «Объект» и вписано от руки «Ботанический сад». Потом графы «Сценар. метраж кадра… N9 кадра». А на обороте?

«Я здесь с 11 часов!!! Ужасно хочу рыбы и пива. Рыбу купить где — не знаю, а к пивному ларьку подходить неудобно. Бедная я, бедная! Пойду с горя к магазину «про вампиров» покупать. И вообще, где тебя носит?!»

Боже мой, что это, кому? Почему нет рыбы в Ботаническом саду? Какие колючие терновники сделали неудобным подход к пивному ларьку? Бедная она, бедная. Пошла, значит, даже «про вампиров» покупать. Потому что его (интересно, кого?) где-то носит!

Это — мне?

Боже мой, боже. Ну и денек, ну и привело родиться. Ну и времячко приспело. Я растерянно топтался босиком по родильной палате, почесывая жестом закоренелого бомжа заросшую шею. Определенно с чего-то надо было начать. Совершенно инстинктивно, никем специально не обученный, так же как новорожденный кенгуренок точно попадает в сумку, я поднял с кресла синий предмет, уверенно идентифицировал его как джинсы типа штаны, и точно попал в них ногами и без опоздания привел зиппер к конечной станции под пупком.

Затем уверенным и эффектным жестом стриптизера я вдел свой торс в то, что в душе назвал рубашкой. И даже огрел свое живое тело премодной курткой. Осталось прервать непосредственный контакт с матерью-землей (в данном случае с отцом-полом) и обуться. И обулся, чтоб мне пусто было!