Катаев: «Погоня за вечной весной»

Тот же Шкловский, отметивший у Катаева силу ветра, упрекнул в аляповатости образов, сравнив их с нелепыми плакатами, нарисованными наивной пролетаркой («неправдоподобный пейзаж Шуры был ближе к делу, чем образы Катаева»), укорил за отсутствие интриги («роман сюжетно не напряжен») и за недостаточную интересность героев («герои не круглые, не способные к превращению») и в итоге снисходительно, как учитель, то ли пожурил, а то ли поощрил: «Ошибкой или поступком Катаева является, что он брал тему в лоб и имел в результате удачи не там, где их ждал». Возможно, эта «литгазетная» статья Шкловского «Сюжет и образ» и оказалась в истоке их пожизненно враждебных отношений, что сам критик словно бы предсказал в первых строках: «Если писать о современниках, то количество знакомых, друзей быстро уменьшается и мир вокруг тебя пустеет, как буфет». Правда, за Катаева в «Литературной газете» между делом карающе-трибунно вступился Александр Фадеев. Он разродился манифестом «Старое и новое», явно уступая в изяществе Шкловскому, но зафиксировав: тот «осуждает с позиций формализма революционное и талантливое произведение В. Катаева» и попеняв газете: статья приверженца «буржуазной литературной теории» «не встретила никакой ответной критики со стороны редакции». Да и Горький смилостивился: попросил у Катаева сразу два экземпляра книги. «Второй я пошлю в Нижний Новгород в библиотеку, куда я посылаю хорошие книги», – пародировал горьковское оканье уже престарелый Катаев.

Декадентскую поэтику (Катаев потом признавался, что писал свой ритмизированный текст не без влияния Андрея Белого) почувствовали соперники по «производственному роману» и обвинили автора в непонимании вопросов строительства, романтической слепоте, упоении спортивными состязаниями, бездумном обожествлении скорости. Шагинян взывала к Катаеву: «Вы не учитесь проблеме бетона», Гладков с апломбом специалиста (он еще в 1925-м написал «Цемент») высмеивал «сногсшибательные рекорды на количество замесов» и называл это «энтузиазмом впустую». Сам же Андрей Белый в письме поэту Петру Зайцеву сообщал: «В совершенном восторге от романа В. Катаева “Время, вперед”; непременно прочтите».

А вот Георгия Адамовича в Париже впечатлила именно художественно-выразительная «проблема бетона»: «Автор “Время, вперед!” сделал все, что, кажется, возможно было сделать в пределах человеческих сил, чтобы повествование свое оживить. Стоит только сравнить эту хронику с такой благонамеренно-тягучей мертвечиной, как “Гидроцентраль” Мариэтты Шагинян, чтобы удачу Катаева оценить… Это исполнение постороннего, данного свыше, задания. Автор не свободен: он следует агитационным обязательным предписаниям. Но так заразительна и так свежа сила, живущая в нем, что в конце концов ему удается вызвать нетерпеливый интерес даже к бетону. Читаешь – и ловишь себя на беспокойной мысли, что же, побьют рекорд или не побьют?..

Одному французскому писателю на днях передавали при мне содержание этой вещи. Он послушал и сказал:

– Это фетишизм.

Интересно, что слово “фетишизм” мелькнуло уже и в советской критике в связи с катаевской хроникой, – хотя, конечно, тут же вызвало гневные возражения… Действительно, для Катаева бетон – это как бы некое божество, требующее жертв… Катаевские рабочие борются за строительство, как рыцари шли в крестовые походы: дойти в Иерусалим – и умереть; побить мировой рекорд по бетону и как бы раствориться в радостном трепете…»

Роман выпустило крупное нью-йоркское издательство «Фаррар и Рейнгарт». Откликнулись практически все американские рецензенты. Кто-то назвал роман важнее, «чем десяток книг, написанных всякого рода экспертами». «Катаев пишет смело, уверенный в своей правоте», – отмечал обозреватель «Нью-Йорк таймс бук ревью» Питер Монро Джек. «Катаев пишет историю борющихся людей в новой стране», – сообщал в «Нью рипаблик» критик Мальколм Каули.

Как бы то ни было, но прорыв Магнитки стал известен на всю страну: 26 июня 1931 года бригада Галиуллина (в романе – Ханумов) выдала за смену рекордное количество замесов бетона. Кстати, первая глава в катаевском романе была пропущена, превратившись в эпилог, не из кокетства, а по той причине, что качество бетона стало понятно лишь через неделю. Да и скорость строительства всего комбината оказалась рекордной.

Впрочем, уже в 1934 году Алексей Гарри в «Литературной газете» в статье «Жертвы хаоса» ставил под сомнение героизм, изображенный Катаевым: «Бетонная истерика в конечном итоге стоила Советскому Союзу немало денег. И “герой” этой весьма печальной, но и очень поучительной эпопеи, корреспондент РОСТА в Магнитогорске (в романе – Винкич), в течение двух лет бомбардировавший советскую печать беспринципной и выхолощенной информацией о величайшей стройке в истории новой техники, несомненно, несет очень значительную долю ответственности за заблуждение отдельных горячих умов… В. Катаев заблудился в хаосе».