Читаем Катаев: «Погоня за вечной весной» полностью

Съезд бурлил. В совместной шутливой поэме «Москва в те дни была Элладой» Валентин Стенич с Олешей не скупились на краски:

О, первый съезд! Какие встречи!Каких людей, какой союз!Грузина пламенные речи,И белоруса сивый ус,Украйны в крестиках рубашки,Узбека узкая рука,И Безыменского подтяжки,И бакенбарды Радека…

Драматург Евгений Шварц вспоминал: «Никулин по поводу выступления Олеши дразнил его: “И носки вы снимали, и показывали зрителям подштанники – а чего добились? Выбрали вас в ревизионную комиссию, как и меня”».

В правление вошел другой Катаев – Иван. Валентина и Ивана вообще периодически путали. Получалось, как в повести «Отец»: «В жизни не бывает ни одиночек-героев, ни одиночек-желаний, ни даже одиночек-фамилий».

Как я уже говорил, Иван Катаев приходился дальним родственником Валентину и Евгению.

Но знал ли об этом хоть один из троих?

А знал ли Катаев, встречаясь на приемах с академиком математиком Андреем Колмогоровым, что состоит в родстве с ним, потомком вятского священнического рода, носившим фамилию матери, а не отцовскую – Катаев?

Путаница с Иваном Катаевым закончится в 1937-м, когда его расстреляют как «врага народа». Потом начальник рязанского обллита (областного Управления по делам литературы и издательств) получит выговор за «неправильное изъятие литературы, поскольку он подверг аресту книги “Катаева Валентина” вместо “Катаева Ивана”».

Зато упоминали нашего Катаева на съезде то и дело…

«Годы прошли недаром», – провозгласил недавно вернувшийся из заграничной высылки литератор Исайя Лежнёв, вспомнив, как печатал катаевские стихи в 1920-х и как тот работал над «Отцом»: «А сейчас видны результаты: мастерство Валентина Катаева полным блеском отразилось в книге “Время, вперед!”. Некоторые страницы и картины (например, московское утро) достигают классической чеканности». О прообразе «настоящего положительного героя» в «Дороге цветов» вещал с трибуны украинский писатель Петр Панч. Немецкий драматург Фридрих Вольф, которого пересказывал Всеволод Вишневский, также назвал Катаева среди тех, чьи пьесы «поставлены в Германии и оказали мощное влияние на развитие революционного театра Запада». А Владимир Киршон и вовсе принялся обширно цитировать «Время, вперед!» – роман, переделанный в «талантливую комедию», радуясь будничной правдоподобности персонажа-инженера: «Он – близкий и родной всем нам, этот Маргулиес, творящий героическую работу, меньше всего думающий о себе, о своей роли и своем значении, но всем поведением своим подчеркивающий героичность дела».

2 сентября на пленуме Союза писателей председателем единогласно был избран Горький. В Переделкине началось строительство первых писательских дач.

Из 101 члена правления, избранных на съезде, были репрессированы 33, из 597 делегатов – 180.

Съезд закончился лихим банкетом. Катаев писал: «Помнится, что за нашим столом в фойе вместе с нами сидели и пировали знаменитые мхатовцы – Москвин, Тарасова, Еланская, Борис Ливанов…»

Когда подготовка съезда шла, как говорится, полным ходом, именно 14 июня 1934 года в «Правде» (затем в «Известиях», «Литературной газете» и «Литературном Ленинграде») вышла статья Горького «О литературных забавах» с обличением «духа анархо-богемского» («От хулиганства до фашизма расстояние “короче воробьиного носа”»). Горький приводил неподписанное письмо из «писательской ячейки комсомола», где определения молодым авторам раздавались легко и трескуче: «просто чуждый тип» или «нет ничего грязнее этого осколка буржуазно-литературной богемы», «политически это враг» (о Павле Васильеве, которого после статьи начали массированно травить, арестовали, а в 1937-м расстреляли), других, в частности поэтов Смелякова и Долматовского, обвиняли в неправильной дружбе с «заразным» Васильевым («его следует как-то изолировать», – замечал Горький), третьих – в дурном влиянии на «здоровую часть молодежи».

Этих «нездоровых» трое: Олеша, Никулин, Катаев. «Они воспитывались в другие времена, – с чувством солидарности цитировал Горький анонимку. – Пусть живут, как хотят, но не балуют дружбой наших молодых литераторов, ибо в результате этой “дружбы” многие из них, начиная подражать им, усваивают не столько мастерство, сколько манеру поведения, отличавшую их в кабачке Дома Герцена!»

Из текста можно с большой долей вероятности понять, почему названных не включили в правление союза – богема…

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное