Катаев: «Погоня за вечной весной»

Между тем он общался с Толстым и во время загульных визитов «к брегам Невы». В июне 1925 года Толстой благодарил его в письме за «чтение прекрасного рассказа» и зазывал на дачу в Сиверскую – «ягоды, грибы, в речке сомы по пол-аршина… половим раков на воблиную голову».

В августе 1928 года Валентин Петрович сообщал жене: «Получил письмо от Толстого. Этот старый и толстый бандит написал оперу, пишет оперетки и комедию. Сукин сын! Усиленно зовет к себе на дачу. Может быть смотаюсь…»

Катаевское дистанцирование от Толстого ничуть не помешало в 1969 году поэту Борису Чичибабину записать два их имени подряд в небезызвестном стихотворении «Сожаление», которое правильнее было назвать «Обличение»:

Я грех свячу тоской.
Мне жалко негодяев –
как Алексей Толстой
и Валентин Катаев.

Мне жаль их пышных дней

и суетной удачи:
их сущность тем бедней,
чем видимость богаче.

Их сок ушел в песок,

чтоб, к веку приспособясь,
за лакомый кусок
отдать талант и совесть.

Стихи – искренне-размашисты. Но что-то они напоминают – звонкие, как пощечины… По-моему, это все тот же пафос «передовых пролетариев», которые обвиняли Катаева и Толстого в «буржуазности» и «попутничестве». Все та же листовочная, рапповская прямота, по поводу которой, иронизируя над морализаторами в литературе и периодической сменой «общепринятого», еще в 1929-м в анкете журнала «На литературном посту» Катаев замечал: «Горе писателю, если он, пересмотрев вопрос о “хорошо” и “плохо”, общепринятое плохое назовет хорошим. Тогда критик-мещанин спешно подвязывает к своему угреватому подбородку внушительную марксистскую бороду и хватает дерзкого за штаны».

«Даешь стулья»

Катаев продолжал беззаботно строчить в газеты и журналы, где сквозь трескучие фразы и гротескные образы несомненно проступали его непростые мысли и наблюдения.

«Выдержал» – о повальном насаждении идеологии и муках обычных людей. Кассир Диабетов ужасно боялся провала перед «комиссией» и беспрерывно зубрил догмы, даты и имена. «Какова будет форма организации в будущем коммунистическом строе? Неизвестно. Кто ренегат? Каутский. Кто депутат? Пенлеве. Кто кандидат? Лафолетт. Кто, несмотря на кажущееся благополучие?.. Польша. Кто социал-предатели? Шейдеман и Носке. Кто Абрамович? Социал-идиот…»

Попытка постичь партийную теорию завершилась помешательством:

«– Как ваша фамилия, товарищ? – спросил председатель комиссии.

– Маркс, – твердо ответил кассир.

– Сколько вам лет?

– Сто.

– Род занятий?

– Служение буржуазии в маске социализма».

Впрочем, в другом фельетоне «Загадочный Саша» Катаев показывал паренька из народа, который, наоборот, ни минуты не готовился к экзамену по алгебре, понадеявшись пройти в вуз на волне своего «правильного происхождения».

«Глаза Саши Бузыкина блеснули невероятным торжеством.

– Член РЛКСМ с тысяча девятьсот двадцать второго года, – отчеканил он, кидая вокруг уничтожающие взгляды. – Пролетарского происхождения. Отец путиловский рабочий, а мать – крестьянка Рязанской губернии».

А вот и Ниагаров – «не человек, а вихрь».

На протяжении нескольких лет «роскошный и шумный» Ниагаров был сквозным героем катаевских фельетонов.

Подключив магию прошлого, этот аферист уверенно командовал приказчиком в магазине с видом «вашсиятельства» и в итоге получил задешево точно сидевший на нем костюм из лучшего материала, а на остаток денег поехал обедать в «Прагу».

Ниагаров – точь-в-точь Бендер – решил обогатиться за счет доверчивых граждан, устроив в громадной аудитории Политехнического музея лекцию на тему «междупланетного сообщения».

Кто-то обратился к нему:

«– Я вас спрашиваю по-человечески: вы знаете, что такое комета?

– А вы знаете? – цинично спросил Ниагаров, играя автоматической ручкой.

Публика с ревом ринулась на эстраду, ломая скамьи.

– Бузя! Тушите свет! – крикнул Ниагаров, пролетая мимо меня как вихрь. – Грузите кассу на извозчика!..

На следующий день он читал лекцию о “проблеме омоложения”».

Ниагаров же, переделывая из года в год, пытался напечатать в газете стишок, но не поспевал за сменой и радикализацией политической повестки. Тут скорее Катаев пародировал время и самого себя. Диалог автора и главреда:

«В долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдет…

Обрати внимание: “Солнце красное взойдет”!

Птичка гласу Маркса внемлет,
Встрепенется и поет…

– Не пойдет. Нет идеологии. Нет современности. И потом – что это за птичка, которая не знает ни забот, ни труда? В концлагере место такой птичке, а не на страницах советской печати».

Но ведь Ниагаровы половчее успешно множили «актуальные вирши». Да и вообще этот сериал реалистично отражал фантасмагорическую действительность…