Катаев. Погоня за вечной весной

Но это будет после, а пока 20 июня 1939 года в Ленинграде взяли режиссера Всеволода Мейерхольда. И вновь на допросах, сопровождавшихся пытками, замелькали те же имена, что и в показаниях Кольцова и Бабеля. И вновь ниточки тянулись к Эренбургу и Андре Мальро — вербовщикам для «троцкистской работы». «Юрия Олешу мы хотели использовать для подбора кадров террористов, которые бы занимались физическим уничтожением руководителей партии и правительства».

1 февраля 1940 года 65-летнего Всеволода Эмильевича приговорили к расстрелу.

Кстати, следователь Лев Шварцман, истязавший Мейерхольда, Бабеля, Кольцова и с большой вероятностью предназначавшийся Катаеву, тоже не избежал истязаний и был расстрелян в 1955-м.

Уже давно, не год, не два,
Моя душа полужива,
Но сердце ходит, дни кружатся,
Томя страданием двойным, —
Что невозможно быть живым
И трудно мертвым притворяться —

так однажды в ту эпоху записал себе в тетрадь наш герой.

«ОКРОВАВЛЕННАЯ КОШКА»

Катаев, помалкивавший о политике и «врагах», внезапно в разгар репрессий разразился хлестким текстом.

Некоторые литературоведы полагают, что его заметка могла стать «предвестницей ареста» поэта Владимира Луговского. Неужели?

31 декабря 1938 года в «Литературной газете» была нарисована карикатура на обоих, самозабвенно вальсирующих, и еще на кучу других литераторов рядом с пьесой-фельетоном за подписью Оливер Свист (автором был сам Катаев), где говорилось: «Нежно обняв Луговского, танцует Катаев».

Однако — о поводе для танцев. 5 ноября 1938 года в «Правде» вышла небольшая рецензия на сборник Луговского «Октябрьские стихи» (под названием «Выдохи и вдохи»).

«Чего-чего, а изысканным стихам крышка, — иронизировал рецензент. — Зато “выдохов” и “вдохов” больше чем надо. Как на утренней зарядке: “Выдох, вдох! Выдох, вдох!”… Все пять стихотворений, собранных в этой книжке, поражают серостью, сухостью, ритмической бедностью, полным отсутствием элементарного вкуса и такта.

Ты стоишь на западной границе,
Пуля пробегает по виску.

Читатель в недоумении. Что, пуля — клоп?..»

Катаев упрекал Луговского в пошлых клише — «затасканные, штампованные, деревянные выражения, вроде “музыка октябрьского народа”, “трубы отгремевших битв”, “тех годов багровые огни”, “штыковые ночи”, “светлый гром октябрьского парада” и так далее и тому подобное».

Рецензия вызвала немалые страсти.

Поэт Тихонов писал Луговскому: «Читал я, как Катаев прыгнул “окровавленной кошкой” тебе на плечи — почему он это сделал, черт его знает. М. б., это какие-нибудь московские склоки, которые вымещают на тебе».

(Здесь приведем пример одной такой склоки. 15 мая 1937 года в «Литературной газете» Арон Эрлих перечислял бытовые злодеяния литераторов: «В. Луговской, сбивший с ног ударом кулака 72-летнего сторожа В. И. Букреева только за то, что старик не хотел и не мог пустить его без установленного пропуска на территорию строящегося писательского дома, тоже внушает сомнение в искренности своих будто бы благородных и высоких стихов».)

В письме прозаику Павленко Тихонов продолжал наслаждаться найденным сравнением: «Почему Катаев прыгнул ему на плечи эдакой “окровавленной кошкой”, исцарапав со всех сторон? В чем дело? Володю жалко. Он, поди, здорово переживает…» При этом — ни словечка о несправедливости катаевских замечаний.

Луговской и правда распереживался и отправил Фадееву слезное письмо:

«Меня глубоко обидели… Это подлые и безответственные слова. Личное мнение Катаева пусть останется с ним, но это напечатано на страницах высшего органа партийной печати… Ты меня утешал: “после статьи Катаева будешь лучше писать”. Писать-то я буду, наверное, неплохо, но что писать и как писать, об этом думаю и еще подумаю…»

Письмо длинное, Луговской по кругу с нарастающим надрывом причитал по поводу своих стихов: «Их оплевали в “Правде” — значит, я должен думать и полагать, что эта линия в моей поэзии вредна, не нужна нашему читателю. А ведь как раз эти стихи мне давались нелегко, я самым принципиальным, самым честным образом стремился приблизиться к большой политической теме и много над ними работал. Это была не халтура, а линия».

Можно спросить по-простому: а что, Катаев не имел права ругать стихи, которые ему не понравились? Написал об этом в «Правде»? Так он там работал.