Катаев. Погоня за вечной весной

Авдеенко вопреки его ожиданиям не посадили, но лишили всех благ, исключили из Союза писателей и партии — по его утверждению, выделили для жизни зарешеченный подвал в Макеевке, и он снова стал шахтером. Берия направил Сталину и Молотову расшифровку подслушанного разговора Авдеенко с женой («21 год, физкультурница»). «Это выше смерти… — Прозаик рыдал. — Милая, я же умереть хочу. Почему я не умираю? Ты знаешь, у меня такое безумное желание поколотить всех. Я бы все отдал, чтобы привести это в исполнение… Я ненавижу, я ненавижу всех. Я не был врагом, но они заставляют меня сделаться им…»

Несмотря на опалу, вскоре он поступил на заочное отделение Литинститута. Во время войны главред «Красной звезды» Давид Ортенберг в письме попросил у Сталина разрешения напечатать фронтовой очерк Авдеенко «Искупление кровью» о боевом подвиге штрафбатовца, Сталин позвонил Ортенбергу: «Можете печатать. Авдеенко искупил свою вину». В 1944-м у него вышел в «Новом мире» роман «Большая семья». Именно ему выпало вести репортаж по радио с похорон генералиссимуса.

«Мне, заклейменному лично товарищем Сталиным, надо бы смотреть на него без розовых очков. Куда там! Чувствовал себя осиротевшим».

На следующий день после совещания в ЦК Фадеев устроил расширенное заседание Президиума Союза писателей.

Там говорил и Катаев, возможно, пытаясь загладить вчерашнюю «вину». Но все свел к литературным размышлениям Сталина… Пожалуй, главное в катаевском выступлении — придать особый смысл своему опрометчивому тезису: «Вы за меня все сказали».

«Я бы хотел снова вернуться к высказанному товарищем Сталиным о Шекспире, Гоголе, Грибоедове, Чехове. Конечно, говорил товарищ Сталин, положение у писателей — трудное. Вот имеется враг. Но ведь мы тоже враги. (Представляю, как при этой фразе напряглись собравшиеся. — С. Ш.) Его врага — враги. Так показывайте и нас, советских людей».

По словам Катаева, его прельстила сталинская мысль о важности искусства полутонов, усложнения характеров: «Сталин немножко подумал, сделал паузу и сказал: “Если бы мне надо было решать такие вопросы, какие должны решать писатели, то я бы предпочел чеховский метод”. Меня это прямо потрясло».

Через пять дней в «Литературной газете» Валентин Петрович, похоже, попытался оправдаться письменно, развив и расцветив сталинскую мысль. Мысль эту цитировал на президиуме Фадеев: «Товарищ Сталин сказал, что настоящий художник любит “вытачивать” строчку, шлифовать стиль, это является признаком настоящего художника. Поэтому, он говорит, неправильно и глупо называть снобом человека, который работает над формой». Катаев в статье вторил вождю (его не упоминая) почти буквально: писатель должен создавать произведения «блестящие по форме, где каждое слово любовно выбрано, тщательно отшлифовано, взвешено и поставлено на свое место» и как пример стиля (свежего для XIX века) цитировал пушкинское «Клеветникам России».

(Сталинские слова довольно невнятно по смыслу, но истово по стилю еще через несколько дней на разные лады перепевала и «литгазетная» передовица, заодно припечатывавшая «идеологически вредную» пьесу Катаева, да и во всем номере из статьи в статью повторялись фразы вождя вплоть до текста критика Елены Усиевич о цветущем таланте писательницы Ванды Василевской, которую тот помянул мимоходом.)

«Я спрашивал его: “Папа, а почему они погибли? Каким образом отбирались жертвы?” — вспоминал Павел Катаев. — Он отвечал: “Я не знаю, но мне кажется, что они находились слишком близко к власти”».

Может быть, и не высшими соображениями, а инстинктом самосохранения объясняется то, почему Катаев старался не участвовать в судилищах над «врагами»? Уйти в тень, промолчать, не отсвечивать… Но одновременно иметь писательскую славу и достаток… Особая стратегия: быть на виду, но держаться в сторонке.

По рассказу сына, еще до войны Катаева вместе с Петровым пригласили на новогодний банкет. К изрядно выпившему Валентину Петровичу подошел секретарь Сталина Александр Поскребышев: «Товарищ Катаев, с вами хочет поговорить Иосиф Виссарионович». — «Здесь какая-то ошибка — это не меня, а моего брата». Спустя какое-то время Поскребышев подошел снова: «Вас просит Сталин». — «Да это шутка, вызывают не меня, а Петрова». Вероятно, Поскребышев сообщил Сталину, что захмелевший Катаев подойти не в состоянии.

Как бы фантастично ни выглядело это происшествие, но Павел Катаев божится — не раз слышал эту историю от отца…

Эстер в интервью объясняла произошедшее алкоголем: «Конечно, он был пьяный — пили они здорово… Когда мне рассказали о случае со Сталиным, я спросила у Вали: “Это правда?” Он ответил: “Молчи”».

Возможно, не приближаться к Сталину подсказал инстинкт выживания: мало ли как бы пошел разговор, тем более во хмелю. Сколько писателей мечтали о таком разговоре, слали челобитные, а услышав сухой голос в трубке, теряли дар речи или начинали петь «Интернационал»… Катаев предпочел пить дальше…

Может, это и уберегло.

СМЕРТЬ БУЛГАКОВА