Катаев. "Погоня за вечной весной"

— Ликвидация РАПП — несвоевременный шаг. Лозунг «Пишите правду!» — слишком голый. Сняты ориентиры. Как писать? На какие установки опираться? Нужны определенные указания: литературно-партийные. Просто «правда» сама по себе недостаточна. Нужны вехи литературные, по которым можно было бы двигаться даже в тумане».

Судя по всему, Катаев прощупывал Кирпотина, работавшего в ЦК. Но прощупывал нагловато. Ведь о его дерзости «слишком голый» в отношении тезиса Сталина мог узнать вождь.

Вот Мейерхольд, тогда же пригласивший к себе Кирпотина, рассыпался в любезностях и похвалах — постановление о разгроме РАППа даже висело у него на стене, «как драгоценная картина». «Это был спектакль, — пишет Кирпотин. — Он рассчитывал, что о его радости и одобрении через меня узнают высшие партийные начальники, а может быть, и сам Сталин».

Интересно, что Кирпотин выложил катаевские слова Анатолию Луначарскому (и вероятно, не ему одному). «Он был уже очень болен, но интереса к литературе не потерял, — вспоминал Кирпотин реакцию Луначарского. — Выслушав мой рассказ о прогулке с Катаевым, улыбнулся: «Значит, собственного разумения в голове нет? Собственного Бога в душе нет?»».

Да было, было всё, Анатолий Васильевич (к чему улыбка?), были у Катаева и разумение, и стиль, только в созданных при вашем участии реалиях ему еще и жить хотелось, и при этом желательно — жить — не тужить.

Похоже, досада Катаева проистекала и из того, что к тому времени ему удалось найти подход к одному из видных рапповцев Владимиру Ермилову. По крайней мере, летом 1932 года в письме жене Кирпотин сообщал: «Подвыпивший Валентин Катаев выбалтывал то, чем, видимо, начинил его Ермилов: дескать, началась в литературе реакция, что в «Красную новь» никто теперь писать не будет и т. п.».

В октябре 1932-го с помпой было отмечено «сорокалетие творческой деятельности» Горького, окончательно вернувшегося на родину — собирать писателей под сенью своего славного имени. В том октябре Чуковский записал в дневнике со слов Тихонова, с которым ужинал в шашлычной: «Кабак хорош… Для драки… Мы в таком кабинете Катаева били. Мы сидели за столом, провожали какую-то восточную женщину. Это было после юбилея Горького. Был Маршак. Ввалился Катаев и все порывался речь сказать. Но говорил он речь сидя. Ему сказали: «Встаньте!» — Я не встаю ни перед кем. «Встаньте!» — Не встану. Возгорелась полемика, и Катаев назвал Маршака «прихвостнем Горького». Тогда военный с десятком ромбов вцепился в Катаева». Итак, раздраженное отношение Катаева к Горькому и его «прихвостням», замеченное нами еще в связи с поездкой в Сорренто, теперь обернулось дракой[88].

26 октября Горький пригласил на Малую Никитскую на встречу к себе и к Сталину 45 человек, среди них — Катаева. До этого, 20 октября, там же Горький и Сталин встречались с несколькими партийными писателями. «Писатели пойдут, как плотва, — пообещал вождь богатый улов, но на комплименты доверительно признался: — Я три ночи подряд почти не спал». Следующая попойка уже с участием Катаева продолжалась с вечера до утра. Сталин поднял тост «за товарищей писателей — инженеров человеческих душ» (повторив понравившееся ему выражение Олеши).

«Горький был загипнотизирован Сталиным не меньше нас, — вспоминал Кирпотин, — Сталин успевал и забавляться. Он подпаивал расколовшихся рапповцев, даже как бы стравливал их. Те с петушиной яростью набрасывались друг на друга, сыпали словами. А Сталин с восхищением следил за ними и негромко повторял:

— Острые ребята! Острые ребята!»

На этой вечеринке катаевский собутыльник Ермилов допился до того, что вскочил на стул и трижды прокричал матерное ругательство.

Интересно, что хотя это была и первая встреча Катаева со Сталиным — он сразу же попытался притащить туда товарища, над которым чернели тучи. Как рассказывал Катаев сыну, ему захотелось свести и примирить Сталина с драматургом и сценаристом Николаем Эрдманом. До этого Сталин услышал эрдмановские басни в исполнении прославленного мхатовского артиста Василия Качалова. Как рассказывают, на ночной вечеринке у Сталина с соратниками и любимыми артистами он спросил: «Есть что-нибудь интересное в Москве?» — и захмелевший Качалов начал декламировать:

Вороне где-то бог послал кусочек сыра…
— Но бога нет! — Не будь придира:
Ведь нет и сыра.

Другая басня заканчивалась так:

В миллионах разных спален
Спят все люди на земле…
Лишь один товарищ Сталин
Никогда не спит в Кремле.

Вот что о происшествии писал режиссер и сценарист Климентий Минц: «Сначала все смеялись, а потом улыбки растаяли на лицах. Василий Иванович отрезвел, почувствовал неладное, особенно когда взглянул на пожелтевшие глаза Сталина… и сразу умолк, так и не дочитав басню.

— Что же вы, дорогой Василий Иванович?.. — улыбаясь, произнес гостеприимный хозяин. — Читайте уж до конца. Хотелось бы знать… какая же мораль сей басни?.. А?..»