Катаев. "Погоня за вечной весной"

(Авдеенко был весь в заграничном — костюм, замшевые туфли, темно-синяя рубашка, шерстяной галстук. Услышав про барахольщика, режиссер фильма Александр Столпер быстро развязал галстук, авдеенковский подарок, и спрятал в карман. Уже в октябре 1941 года «опального» донбассца встретил в клубе писателей Первенцев и записал в дневнике: «Пообедав и не расплатившись, Авдеенко стал опять свозить свое барахло. Воистину, прав был Сталин, назвав его барахольщиком!»)

«Катаев тем временем молча стоял на трибуне. Сталин прохаживался перед дубовым возвышением. Туда и сюда. Сюда и туда. Говорил. Набивал трубку. Курил. Размышлял. Говорил. Молчал. А я слушал, вытирал и вытирал облитое то горячим, то холодным потом лицо…

Сталин удалился за колонну… Сидел в уединении не более минуты. Как только Катаев начал говорить, снова вышел из-за колонны и, прохаживаясь взад и вперед, продолжал свою безначальную и бесконечную речь. Катаев растерянно умолк. Переступая с ноги на ногу, стоял на трибуне, а Сталин говорил, говорил. О том, что писатели должны писать правду. Ходит туда-сюда и говорит. И еще, еще прошелся по моему адресу. В слова обо мне он вкладывал какую-то особую злость. Я следил за ним глазами и ясно видел все, что произойдет со мной сегодня ночью…

Сталин умолк, ушел за колонну. Катаев еще раз попытался закончить свое выступление. Но Сталин его снова прервал. Наконец выговорился и решил заметить Катаева, молча простоявшего на трибуне более часа. Посмотрел на него, кивнул и сказал:

— Извиняюсь. Продолжайте!

Катаев развел руками:

— А что же мне продолжать, товарищ Сталин? Вы за меня все сказали. — И сошел с трибуны.

Много лет спустя Катаев мне признался, что он не ожидал от себя такой отчаянной выходки. Когда вернулся на свое место, понял, что непочтительно ответил Сталину. Ему показалось, что Сталин очень внимательно посмотрел на него. Катаев долгое время боялся мести Сталина, ждал ареста».

Жена и сын Катаева и вовсе утверждали, будто Валентин Петрович нагло съязвил: «После того как вы столь блестяще закончили мое выступление, мне нечего больше добавить».

«Как можно было представить себе по рассказам отца всю эту картину, в зале повисла мертвая тишина, — писал Павел Катаев. — Руководители партии и правительства за длинным столом замерли, как по команде. Замерли так же остальные, рядовые участники совещания. Товарищ Сталин приостановился, трубка замерла в воздухе на полпути к усам. В многолюдном зале отец мгновенно ощутил вокруг себя полную пустоту. Зал замер как в волшебной сказке. И тут он заметил сбоку, что опущенный ус Сталина чуть-чуть двинулся вверх, обозначая улыбку-ухмылку».

«Мне кажется, что товарищ Сталин исчерпывающе закончил мою речь» — эти слова Катаева сохранила стенограмма, находящаяся в государственном архиве. Возможно, на бумаге драматизм был сглажен, но даже в официальной расшифровке — Катаев все время перебивал Сталина. Можно представить этот дуэт — с грузинским и одесским акцентом…

Катаев жаловался на засилье бездарей, у которых нет представлений о «стиле»: «Количество балласта чудовищно, количество балласта у нас такое, что подумать страшно».

Сталин подтвердил наличие «замухрышек», но добавил: «Я не согласен, что это балласт… У нас в партии собираются люди верблюжьи, сырые, поглядишь, в отчаяние приходишь, потом из этих людей вырабатываешь работников».

«Это плохо, что вас называют снобом», — заметил вождь Катаеву, на что последовал его ответ: «Если мы говорим, как Флобер строит сцену, мы уже снобы».

«Мне хотелось бы так кончить. — Кажется, Катаев вообразил себя вождем, решив оставить последнее слово за собой. — Мы на основании очистки своего времени могли бы обсуждать поконкретнее произведения…» — «Правильно, — подхватил Сталин. — Кроме того, отдельные романы очень хорошо и поучительно ставить на обсуждение…» Но Катаев не унимался и продолжил за Иосифом Виссарионовичем: «И потом нас давит такой момент, когда писательская общественность немного дезорганизуется…»

Семен Липкин рассказывал Павлу Катаеву, что встреченный им в Переделкине Фадеев жаловался на «безобразное поведение своего приятеля Вали на совещании в Центральном Комитете с участием руководителей партии и правительства во главе с товарищем Сталиным.

— Как он не понимает, — кричал красный от возбуждения Фадеев, — что я не смогу его защитить!».

А вот как с чужих слов восстановил дальнейшее писатель Анатолий Рыбаков:

«— Всем ехать в Союз! — приказал Фадеев.

В Союзе заперлись в кабинете, и Фадеев дал трепку Катаеву.

— Ты где сейчас был? На Дерибасовской, на Молдаванке? С кем ты разговаривал? Перед кем ты стоял?.. В каком виде ты представил руководство Союза писателей?!»