Что и говорить, поистине чудовищным, мрачным и безысходным было положение у этих своеобразных, но в общем-то не таких уж и плохих парней! Хорошо ещё, что среди них имелся один подающий надежды "шустряк", успевший уже довольно высоко подняться по служебной лестнице и даже доросший до должности заместителя, то есть "второго" после "первого", наиглавнейшего среди отцов-командиров. Вот этот-то "шустряк" и бросил коллегам спасительную нить Ариадны, выдвинув третью версию произошедшего с Пелагеей Григорьевной происшествия, и версия эта была настолько хороша, изящна и привлекательна, что отцы-командиры, вмиг учуяв близящееся окончание вселенского кошмара, в коем все они так безрассудно увязли по самые уши, тут же повеселели и воспряли духом, а поскольку, как всем известно, инициатива наказуема, то наиглавнейший из отцов-командиров, мгновенно приняв правильное и объективное решение, милостиво назначил проявившего инициативу "шустряка" жертвенной овечкой, то есть парламентёром, и, ни секунды не медля, отправил его в самое пекло, в кипящую массу разгневанных людей, поручив провести среди них воспитательную и разъяснительную работу.
"Шустряк" понурясь (бедняга!) покинул Элизиум
[1] и, покорный, обречённо потащил свой крест на Голгофу._____________________________
_____[1] -
Элизиум (книжн.) - то есть Рай.__________________________________
Уже потерявшие было всякую надежду найти справедливость слесаря и локомотивщики (они даже камни швыряли теперь в окна с видимой неохотой, скорее из принципа, чем по какой бы то ни было необходимости), были приятно удивлены скрипом приоткрывающейся двери офисного здания, вот только неожиданно представшая перед их глазами швабра с трепыхающимся на её конце молочно-белым полотенцем, что была просунута кем-то наружу в щель, образовавшуюся между косяком и дверью, озадачила их и даже вызвала некоторое смущение и замешательство. Швабра эта покачивалась из стороны в сторону, как бы стараясь тем самым обратить на себя внимание столпившегося у двери народа. Народ заворожённо рассматривал сию швабру, решая, дёрнуть ли её на себя, или же повременить пока, посмотреть, что дальше будет.
- Дык это же вроде как белый флаг! - прозрел вдруг самый башковитый из слесарей (у него даже прозвище было соответственное - "Профессор"). - Похоже, наша взяла! Они сдаются!
- Они сдаются! - радостным эхом пронеслось по толпе это, передаваемое из уст в уста, такое приятное, такое медовое и шоколадное словосочетание.