Катакомбы

– Он не был захвачен в ту ночь с оружием в руках, – перебил Дружинин.

Очевидно, он знал еще что-то, но не договаривал. Он некоторое время молчал, как бы ожидая, что скажет Петр Васильевич. Бачей почувствовал тревогу, необъяснимую душевную тяжесть – темное предчувствие какой-то надвигающейся беды.

– Я был на Пересыпи, у его матери, – вдруг так же быстро сказал Дружинин. – В ту ночь, часа в четыре утра, он постучал к ней в окошко, она его впустила. Он был в полном порядке – жив, здоров и не ранен. Четверо суток она его прятала в сарайчике. На пятые сутки рано утром он ушел. Его мать замечательная женщина. Все понимает, но разговаривает мало. Я уважаю таких людей. Все же я понял, что он ушел не в степь, а в город. Все степные выходы из катакомб были блокированы воинскими частями и жандармерией. Он не мог этого не знать. Он пошел в город на явку. Это совершенно ясно.

– И по дороге его могли задержать, – сказал Бачей.

– Предположим. Но какое обвинение могли ему предъявить? Да, подозрительный молодой человек, без документов; да, бывший красноармеец стало быть, дезертир, – с их точки зрения даже хорошо; да, своевременно не зарегистрировался в полиции. Только и всего. Трудовые работы, штраф, наконец – концентрационный лагерь. Не больше. Верно?

– Верно.

– В таком случае при чем здесь одиночка? Вы знаете, кого они держат в одиночках? Только тех, кто числится под судом "Куртя Марциала", за отделом гестапо по борьбе с партизанским движением и нашими подпольными группами. Он мог попасть в одиночку лишь в том случае, если бы его взяли на явке. Я был на Коблевской. Андреичев утверждает, что в этот день к нему никто не заходил.

– Что ж, – сказал Бачей, – по-моему, Андреичев работает неплохо. Ни одного провала.

– Вот именно, – задумчиво сказал Дружинин, – ни одного провала. Вы помните августовские провалы? Провал за провалом. Одна явка летит за другой. А сапожная мастерская Андреичева на Коблевской держится как заколдованная. Его глаза мрачно засветились. – Хорошо. Мы еще вернемся к этому вопросу, вдруг сказал он.

– Кстати, я все забываю вас спросить, – сказал через несколько дней Дружинин Колесничуку, по своему обыкновению как бы вскользь, – вы ведь тогда, после четырнадцатого километра, кажется, не заходили на явку, в сапожную мастерскую на Коблевской?

– Не заходил.

Дружинин серьезно посмотрел Колесничуку в глаза:

– Почему? Ведь, по инструкции, вы должны были зайти.

Колесничук замялся.

– Я заходил, – сказал он поспешно. – Вернее, я хотел зайти. Даже взялся за ручку двери…

– Ну, и что же?

– Раздумал.

– Почему?

– А ну его к черту! – сказал сердито Колесничук и покраснел.

Дружинин нахмурился:

– Непонятно.

– Скажу вам откровенно: не понравилась мне эта ваша сапожная мастерская. Пошла она лучше к черту!

– Что ж вам не понравилось?

– Все не понравилось, – упрямо сказал Колесничук. – Пошла она к черту!

Дружинин снова вскользь посмотрел ему в лицо:

– А все-таки?

Колесничук покраснел еще гуще. Ему ужасно не хотелось объяснять Дружинину, почему он не вошел тогда в сапожную мастерскую.

Дело в том, что, подойдя к двери сапожной мастерской и уже взявшись за ручку, он вдруг увидел в мастерской Моченых, который как раз в это самое время примерял сапог. В первую минуту Колесничук уже был готов броситься на мошенника и наконец свести с ним счеты, но, к счастью, вовремя опомнился. В положении Колесничука это было равносильно самоубийству. Колесничук отскочил от двери и пошел по городу куда глаза глядят, испытывая одновременно и ярость и страх. Теперь, при воспоминании об этом случае, Колесничука снова бросило в жар.

– Ну его к черту! – упрямо повторил он и замолчал.

Но Дружинин так настойчиво смотрел на него, что Колесничуку пришлось рассказать всю правду.

– Ага, Моченых! – сказал Дружинин. – Это, кажется, тот самый тип бывший советский управдом, – который устроил вам так называемый "сквозняк" с ленинградским трико? Так как вы говорите – примерял сапог в мастерской Андреичева? Моченых и Андреичев. Да. Интересное совпадение.

Больше он не произнес ни слова. Но Колесничук вдруг почувствовал беспокойство, и ему показалось, что в подземелье стало еще темнее, как будто во всех фонарях и светильниках убавилось света…

В этот же день Дружинин вышел в город и скоро оттуда вернулся.

Он был мрачен.

– Слушайте, Бачей, – сказал он что-то уж слишком спокойно, почти небрежно. – Святослав до сих пор находится в одиночке. Через день его возят в закрытой машине на допрос в гестапо. Установить с ним хоть какую-нибудь связь невозможно. – Он помолчал и прибавил как бы вскользь: – Сегодня мне донесли, что на днях видели Андреичева в бадеге на Соборной площади в довольно подозрительной пьяной компании… А что вы вообще думаете об Андреичеве?