Катакомбы Военного спуска

Их пришлось учить, некоторых – с помощью людей Грача. И когда немного удалось остановить их денежный беспредел и зашкаливающую алчность, они присмирели. Но и Таня, и Туча, да и тот же Грач прекрасно понимали, что это ненадолго. Но другого способа избавиться от таких людей не было. А потому старые воры, такие как Фрол, Цыпа, Грач, Туча, все чаще и чаще сетовали на то, что мир катится в преисподнюю.

Тане вдруг подумалось, что всех этих людей, и «пиковых», и «трефовых», да и некоторых «красных», объединяет одно. Об этом они как-то говорили с Володей Сосновским – в один из тех уютных вечеров, когда дышали душа в душу, и Таня чувствовала себя невероятно счастливой, вдалеке от уголовного мира и от всего зла на этой земле.

– Уголовников, криминальных, блатных всегда объединяет одна-единственная черта, – в разгар этого разговора сказал Володя, – это их лживость. Нет более изворотливых и лживых людей, чем те, кто сидел в тюрьме. Если же человек сидел несколько раз, получив сроки по серьезным делам, к примеру, таким, как разбой, то на нем смело можно ставить крест. Как бы он ни лил крокодиловы слезы о том, что попытается исправиться. Тюрьма воспитывает лживость. А потому уголовники – это те люди, которым доверять нельзя.

– Возможно, но… – Таня задумалась, пытаясь найти пример, чтобы возразить Володе, однако в голову ей стали приходить примеры совершенно противоположные, подтверждающие его теорию.

– Вот видишь! – Володя прекрасно умел читать ее мысли, так же, как и она его. – Ты сейчас поняла, что я сказал правду. Еще одна черта таких людей – это их наглость. Если они вздумали подсадить свою жертву на крючок, то ничто не заставит их оставить ее в покое. Поэтому необходимо соблюдать осторожность и помнить главное правило: людям из криминального мира никогда верить нельзя.

И вот теперь эти слова Сосновского предательски всплывали в ее памяти. Всматриваясь в лица сидящих за столом, особенно новых воров, Таня с печалью думала о том, что сам Володя даже не подозревает, насколько он прав.

До Тани, между тем, донеслись раздраженные голоса – говорить за столом начали на повышенных тонах. Разговор изменил направление. Вздрогнув, Таня вернулась в реальность, причем самым болезненным образом – от возгласа Тучи, в котором вдруг прозвучало ее имя.

– Да с чего за здрасьте она под ногами валандается, когда мои люди эту икону два месяца пасли? – раскрасневшись, орал кто-то из молодых воров, имени которого Таня даже не знала.

Речь шла об иконе, с помощью которой она пополнила недостачу в общей сумме воров, но ни единая душа, кроме Тучи, не знала об этом.

– Не борзей, сцыкун деревенский. Пасть захлопни, – грубо, резко, но каким-то уставшим голосом сказала Таня. – Перед сходом, перед людьми готова держать ответ, а не перед тобой, сученок конченый.

Мужик снова заорал, размахивая кулаками, вскочил из-за стола, но тут же по жесту Фрола был усажен на место двумя его людьми.

– Пасть захлопни, – повторил Фрол и тут же обернулся к Тане: – А ты без мурчалки базар гони. Говори, как есть.

– Вот, – она была готова к такому повороту, поэтому вынула из кармана плотно набитый кожаный кошелек, бросила на стол перед Фролом, – на согрев, в общее.

Туча улыбнулся, Грач и Цыпа одобрительно заворчали. Калина сидел с лицом фарфоровой куклы, и Таня поняла, что он под серьезным наркотиком. Фрол, кивнув, взял кошелек. У Тани отлегло от сердца – инцидент был исчерпан.

– А сколько на ход ноги загребла, шоб с красными скурвиться? – вдруг раздался голос от противоположного края стола.

– Ты базар без туфтяка не гони, – сразу отреагировал Фрол. – У тебя есть на нее предъява?

– Нет… – тут же перепугался молодой вор, – да я за так… просто…

– Ты за так языком в родном селе огород копай! – хмыкнул Фрол, и молодой вор затих. Однако вступил Калина.

– Времена смутные… Тяжко стало на воровском ходу… А Алмазная без ходок до «пиковых» вылезла…

– Я при первом скачке не расколюсь, коль ступила на воровской ход, – резко обернувшись, Таня уставилась в лицо Калине, и тот быстро стушевался от ее взгляда.

– Говори, – скомандовал Фрол, лицо которого стало мрачным. Взгляд его был направлен на Тучу, и Таня внутренне сжалась, понимая, что вот он, самый страшный момент схода.

Туча выглядел очень спокойным, даже бесстрастным, но Таня прекрасно понимала, что за этим спокойствием бушуют нешуточные страсти.

– Вот, – поднявшись из-за стола, Туча поставил на стол саквояж, щелкнул замком. – Общее, что пытался взять Червь. Кто на меня предъяву брал, пересчитайте.

Тане вдруг подумалось, что если бы Володя Сосновский увидел лица воров в тот момент, когда они склонились над такой кучей денег, он еще больше бы укрепился в своей теории. Алчность, прямо-таки животная жажда денег – все это так явственно читалось на их лицах, что было от чего содрогнуться. Даже молодые воры заинтересовались тем, как пересчитывали общак. И только два человека даже не смотрели на деньги, сохраняя ледяное спокойствие. Это были Таня и Туча.

– Все верно, – Фрол захлопнул саквояж, – забирай общее.