Катакомбы

— Спит, — пробормотала она и опять загасила свет. Из-за фонаря у нее шли недавно долгие и гневные пререкания с сестрою.

Вынужденная экономить свет, она настаивала, чтобы свеча горела, только пока они будут на ходу, а отдыхать можно и в потемках. Кэт не хотела и слышать, чтобы расстаться с огнем.

— Я сойду с ума, — кричала она. — Когда погаснет этот огонек, погаснет и мой разум.

— Дитя, — уговаривала ее сестра, — пойми же, что именно ради того мы и должны как можно дольше сберегать наш огонь… Пока у нас есть свеча и вода, мы можем бороться, надеяться… А во тьме — все будет кончено… в несколько часов!..

Кэт убеждалась, позволяла погасить свечу но, едва мрак окружал ее, начинала метаться и кричать…

— Я не хочу! я не могу! мои мысли мешаются. Дай мне видеть свет, или я разобью себе голову о камни. Эта тьма — живая, — лепетала она, вся трепещущая, прижимаясь к сестре, — в ней что-то ходит, летает… оно съест нас, уничтожит, милая Мэг…

— Полно, полно, — сдерживая рыдания, успокаивала ее сестра. — Ну, можно ли так теряться, Кэт?

— Я слышу шаги, слышу шепот… — галлюцинировала девушка, — оно надвигается на нас, Мэг… оно над нами… я чувствую его холодные лапы, его мертвое дыхание…

— Чье дыхание? кто «оно»? о чем ты говоришь? — терзалась Мэг.

— Оно… привидение, что шагало за нами от самого входа… Ты помнишь? — мы слышали шаги и смеялись, а оно шло, все шло…

— Кэт, опомнись! Не позволяй себе бредить! Иначе воображение окружит тебя такими страхами, что ты не в силах будешь справиться с ними и в самом деле сойдешь с ума.

Но Кэт твердила ясно и убежденно:

— Это оно оборвало снурок и завело нас сюда, чтобы выпить нашу кровь и съесть наше тело.

Мэг зажала уши и гневно кричала:

— Стыдно! ты — христианка, образованная девушка, а тебе мерещатся какие-то вампиры, точно мужичка

— Ах, в этом царстве мертвых всему поверишь! — с отчаянием возражала Кэт.

— Здесь никого нет, кроме нас! слышишь ты? Никого, никого!

— Да, — упорствовала младшая сестра, — никого, пока светит рефлектор. Должно быть, оно боится света. Но когда ты гасишь огонь, оно приближается, и я начинаю умирать: мне душно, мой мозг леденеет… Бежим отсюда, Мэг, бежим!

В беспорядочном бегстве от овладевшего Кэт панического ужаса сестры метались под сводами своей огромной гробницы, как летучие мыши. Они бросались наудачу в первые попавшиеся ходы лабиринта, пробегая по ним километр за километром, пока не сваливало их на землю изнеможение или не упирались они в глухую стену. Или же — оглупевшие, потеряв энергию и волю, — они прилеплялись к камням какой-нибудь могилы и сидели без мыслей и без надежд, подавленные усталостью тела и духа до состояния, когда и к самой смерти человек безразличен, потому что ему кажется, — все равно: он уже заживо умер!

Закрыть рефлектор Мэг удалось, только когда Кэт задремала. Вслед за нею сонное оцепенение охватило почти мгновенно и старшую сестру. Теперь, проснувшись, Мэг чувствовала сильный голод, и все тело болело, будто избитое палками. Который-то час? Хронометр показал Мэг странную цифру. Она с недоверием поднесла часы к уху: нет, они шли правильно, маятник тикал четко и мерно. Одиннадцать!

Но одиннадцать было и когда мы засыпали?! Что же это? Неужели мы проспали подряд двенадцать часов? Сандвичей оставалось еще штучки три-четыре. Мэг отломила кусочек хлеба и ела его крошка за крошкою, стараясь протянуть время и обмануть голод этою призрачною едою… Ей пришло в голову: «Через час все наши сойдутся завтракать у Корадетти — Смит, Риццони, Сведомские, будут поминать нас, удивляться, что нас нет. Быть может, Корадетти сейчас как раз над нашею головою… ведь катакомбы тянутся под целым Римом, и Бог знает как далеко и в какую сторону мы зашли. Смит ухаживает за Кэт и непременно предложит brindisi[4] в ее честь. А она, бедная, задыхается в агонии голодной смерти — на сорок футов в земле под его ногами…» Кэт проснулась.

— Долго я спала? — был ее первый вопрос.

Мэг не решилась напугать ее ответом, что они в катакомбах уже целые сутки.

— Минут сорок, — солгала она.

— И ничуть не отдохнула, все-таки… Голова болит, колена дрожат, спину ломит… А ты что делала?

— Мне не хотелось спать, я стерегла тебя.

— Я есть хочу, — сказала Кэт после некоторого молчания робко и жалобно. — Можно?

Сердце Мэг сжалось:

— Деточка моя, конечно, можно.

Она дала сестре сандвич. Та съела и попросила еще. По обстоятельствам, это была непозволительная расточительность, но Мэг не могла отказать. Она думала: «Часом раньше, часом позже — не один ли конец? А ведь это последнее баловство, какое я могу оказать Кэт, последняя моя услуга ей…»

Часы летели.

Последний сандвич разделен и съеден. Последняя капля воды выпита. Последняя искра света погасла. Мрак и смерть! Клекот агонии в двух пересохших горлах да изредка слабый безумный стон:

— Мне двадцать лет… Только двадцать лет!..