Катали мы ваше солнце

— Крути, боярин, свадебку, — с отвращением проговорила Шалава Непутятична. — Зарок дала: кого первого сейчас увижу — за того и пойду…

Глава 17 Время смутное

— Так что двум котам в одном мешке не улежаться… — мудро подытожил Ухмыл и надхлебнул стаканчик.

Кудыка хмыкнул и посмотрел на Чернаву. Та сидела, подперев чисто отмытую щёку, и сердито слушала степенный мужской разговор, время от времени придирчиво оглядывая свою новую обитель. Так уж вышло, что после недавней подземной смуты всех попятливых да окарачливых скоренько переобули из сапог в лапти. В число разжалованных попал и робкий сотник Нажир Бранятич — тот самый, кому принадлежало раньше это жильё. Конечно, по сравнению с тесной дырой, где поселили поначалу Кудыку с Чернавой, — хоромы. Две сухие просторные клети, стены обтянуты чистой холстиной, а теперь даже вон и коврик греческий на полу, выменянный всего за дюжину идольцев… А всё ж не Навьи Кущи…

Чернава вздохнула.

— Под котами-то кого разумеешь? — спросила она Ухмыла. — Розмыслов наших или Столпосвята со Всеволоком?

— Да что тех, что других… — небрежно ответствовал тот и примолвил со вздохом: — А всё бабы. Всё они…

— Бабы-то тут при чём? — обиделся Кудыка, но, думается, всё-таки не за баб обиделся — за мужиков. Что ж мы, в самом-то деле, без женского полу сами и склоки учинить не сможем?.. С лесоповала бывший древорез вернулся малость осунувшийся, с незнакомым начальственным блеском в глазах.

— Ну как… — сказал Ухмыл. — Всё с чего началось-то? Перенега со Звениславой сцепились — колом не разворотишь!.. Наша-то, вишь, с раскладки, из грязи да в князи, а та и впрямь княжна, Всеволоку двоюродной сестрицей приходится… Да и муженёк её Родислав Бутыч сам из бояр… Бела кость…

— Ишь ты! — подивился Кудыка. — Как же это он в розмыслы-то угодил?..

— Да запросто! А ты думал, розмыслы сплошь работяги?.. Вот Коромысл, к примеру… Слыхал о таком?.. Тот и вовсе из княжьего роду происходил. А смекалист был, сказывают!.. Не чета нынешним — снасти новые придумывал… Кое-что так в его честь и назвали… — Ухмыл приостановился и подплеснул в стаканы винца. — Ну вот… — продолжил он, покачивая берестяной посудинкой. — И давай, стало быть, это бабьё мужей подбивать: Завида, значит, Хотеныча с Родиславом Бутычем… С тех самых пор распря у них и идёт… Хотя, по правде молвить, у нас в преисподней теплынские участки и раньше со сволочанскими не ладили…

— И кто, мыслишь, верх возьмёт? — с тревогой спросила Чернава.

— Где? Здесь или наверху?

— Да провались он, этот верх! — вспылила Чернава. — Не наверху, чай, живём-то!..

— А вот это ты зря… — заметил Ухмыл. — Тут, вишь, такой узел завязался, что и не распустишь. Ежели Завид Хотеныч не удержится, то и Столпосвяту, считай, опалы не миновать. То есть вотчины своей теплынской лишиться… Да и наоборот: сгонят Столпосвята — тут уже Завиду Хотенычу беда придёт. Так что ты, Чернава, не горячись… Нам без греков да без князюшки одним эту кашу не расхлебать нипочём. А тут ещё царь-батюшка помер, слыхали?

— Вчера, чётным вечером, — изронил Кудыка, гордый, видать, своей осведомлённостью. — Двойной-то день, сказывают, лишь перед концом света бывает. Ну а старичок, ясно, пужливый — узрел второе солнышко да и сковырнулся… А всё сволочане, сошку иху да об камушек!..

Мужики вздохнули и выпили кстати за упокой старенького царя-батюшки, не ной его косточка в сырой земле.

Чернава чуть не плюнула с досады, на них глядючи.

— Вашими бы языками да лапти плести!.. — бросила она. — О деле, чай, спросила!.. Удержится Завид Хотеныч в розмыслах или нет?

— Ещё как! — надменно рёк Ухмыл. — Этот мосол не для их сусал. Кощея так просто не проглотишь, поперхнёшься Кощеем-то…

— Кем? — обомлев, переспросил Кудыка.

Ухмыл смутился.

— Да это мы так, вишь, промеж собой Завида Хотеныча шутейно кличем… Костлявый потому что… Не слыхал разве?..

Кудыка вспомнил лениво поднимающегося с варяжских щегольских санок тугомордого отрока в крытой малиновым сукном шубейке — и, тряхнув головой, поспешно погасил свой стаканчик, не ждя Ухмыла. Собираясь с мыслями, закусил солёным огурчиком.

— А вот у нас в слободке врали, будто теплынские берегини под каким-то Кощеем ходят… — запинаясь промолвил он. — Неужто розмысл, а?..

Ухмыл подумал.

— Да всяко может быть… — как-то нехотя отозвался он. — Завид Хотеныч — муж пронзительный. Мог и их тоже к рукам прибрать…

Тут в дверь стукнули властной рукой, и Чернава метнулась открывать. Отперев, попятилась. На пороге, весь увешанный оберегами и с посохом в деснице, высился суровый волхв, в котором погорелица, ахнув, признала синеглазого красавца древореза, когда-то ею отвергнутого и брошенного связанным в землянке.

— Никак Докука? — тоже присмотревшись, ошарашенно молвил её супруг. — Что это ты, брат, кудесником вырядился?.. Да полно те за косяком-то стоять! Садись, угощайся…

— Пьянствуете, бражники? — глуховато, зловеще вопросил преображённый Докука. Приблизился к столу, сел и, подумав, набурлил себе полный стакан. Не на капище, чай… Все свои.