Катали мы ваше солнце

Вчера Соловью было сказано, что вину свою он искупил полностью, на славу поработав и лопатой, и кувалдой. Хотя, если вдуматься, в чём состояла его вина? Спустил в бадье Докуку взамен Кудыки?.. Да, но ведь именно благодаря этому его промаху обрёл Завид Хотеныч верного и смышлёного помощника, кстати, очень вовремя замолвившего розмыслу словечко за опального волхва… Хотя, с другой стороны, не Кудыке — так кому-нибудь другому в случай попасть. Была бы честь предложена…

Ну да не дорого начало — похвален конец. Уж на что не терпели когда-то слободские древорезы рябого кудесника Соловья, а ныне вон прослезились даже, узнав о его возвращении. Допёк, допёк их Докука, а с Соловьём-то оно как-то полегче вроде, попривычнее… Милостив Соловей: хотя и на работы выгнал — капище поправить, зато все тёсаные брёвна велел забрать в слободку и разделить по совести…

А главное, конечно: допросов не чинит и за блуд не карает. Нет, мужики, с таким волхвом чего не жить?.. Живи себе да радуйся!..

* * *

Отзвенели топорики на лесоповале. Всё было вырублено клином от Истервы до Варяжки. Задумчивый леший Аука сидел себе на крылечке да ковырял лапоток. Умильное времечко наступило для жителей бора. Охранять его ныне было не от кого. Вот выйдут у мужичков тёсаные брёвна, пожалованные им волхвами, тогда, конечно, нехотя, а встрепенёшься. Опять полезут мужички лес воровать…

Аука поднял голубенькие наивные глазки и ласково оглядел поляну. В кронах цокали белки. Ну да ещё бы им не цокать! Вчера Аука отыграл-таки их у соседа. И белок, и зайцев…

Курился над избушкой сизый хмельной дымок. За винцом, правда, в последние дни никто снизу не наведывался, да оно и понятно! Сейчас под землёй с этим строго — к первому пуску готовятся… А пройдёт первый пуск — глядишь, всё опять станет по-старому. Пейте жилы, пока живы…

* * *

А старый-то Пихто Твердятич — окреп, приосанился. Думали: продаст вскорости домишко, потратит денежку да и побредёт околодворком — милостыню просить. Ан, нет! То ли колдовать на изволоке[107] лет выучился, то ли в разбой ушёл, но только зажил вдруг дед припеваючи. Стряпуху нанял, мальчонку взял в прислужники, лошадку завёл, санки лубяные… В санках, правда, не ездил, да и куда? Разве что на торг — с такими же дедами покалякать! Так ведь едучи в саночках не больно-то и покалякаешь…

— Да колдун он, — с хмурой уверенностью говорил Плоскыня. — Одарить бы знахаря какого, тот бы его живо открыл! Одна, вишь, беда — одарить нечем…

— А как бы это он его открыл? — усомнился Брусило. — Знахарь-то…

— Да дело нехитрое… — нехотя отозвался тот. — Сесть поутру задом наперёд на лошадь, какую не жаль, выехать за околицу да и посмотреть на трубы. А нечистая-то сила как раз в это время колдунов проветривает! Висят они, сказывают, на воздухе вниз головой, ну она их и того… Как-то там проветривает…

— Вот сам бы и выехал…

— Боязно… — поёжившись, признался Плоскыня. — Невзначай оглянешься — так лошадушку под тобой на части порвёт, а сам со страху ума решишься… Лучше уж знахаря упросить, им-то это не в диковину…

Алое солнышко висело уже над крышами слободки. Растащив по дворам тёсаные пожалованные волхвами брёвна, древорезы вновь собрались на торгу. Ждали оглашения какого-то указа. Какого, правда, никто не знал, но, должно быть, важного…

— А мне вот так думается, — со вздохом молвил Брусило, — что всё-таки разбойничает…

— Кто? Твердятич? Да он и кистеня-то по ветхости своей не удержит!..

Прежде чем ответить, Брусило оглянулся опасливо.

— Будет он тебе сам кистенём махать!.. — просипел он, таимничая.[108] — Видал, берегиня за ним по пятам шастает в шубейке малиновой?.. То грамотку передаст, то денежку…

— И что? — часто взмаргивая, спросил туповатый Плоскыня.

— А то!.. — совсем уже зловеще прошелестел Брусило. — Берегини-то под кем ходят? Смекаешь?.. А мы всё: Кощей, Кощей!.. А Кощей-то вон по слободке култыхает, на батожок для виду опирается…

Плоскыня даже малость осел со вздохом, как рыхлая горушка, но тут показались на площади два знакомых храбра — Чурило да младой Нахалко, а между ними задорный пьяненький Шумок с шестом и грамотой.

— Слушайте-послушайте, слободские теплынцы, люди княжьи, люди государевы! — привычно вздев шапку на шест, раздул он свою лужёную глотку. — Ведомо стало, что злокозненным своим окаянством провинились перед светлым и тресветлым нашим солнышком князь сволочанский Всеволок и все подданные его. Знайте же, люди теплынские, что с завтрашнего дня отвернёт от них добросиянное счастливый лик свой на веки вечные. Отныне желает златоподобное восходить ежедневно в Правь от речки Сволочи, дабы дарить благодатью одних лишь теплынцев, возлюбленных детей своих, о чём поведало волхвам во снах их вещих…

Толпа ошарашенно молчала. Вроде бы кудесник Соловей ни о чём таком не сказывал — только что приказал брёвна забрать да идолов поставить. Некоторые даже, усомнившись, поворотились к опускающемуся за соломенные кровли алому солнышку. Что это ты, дескать, добросиянное?.. Неужто и впрямь?..

* * *