Каталина

Тем не менее после репетиции Доминго посоветовал Каталине и Диего отбросить все страхи и ехать в Мадрид. За двадцать четыре часа, проведенных с ними, он понял, что здравый смысл, присущий Каталине, не позволит ей поставить под угрозу успех новой труппы, и Диего не станет ведущим актером и в Мадриде. Доминго чувствовал, что так или иначе она найдет компромиссное решение, устраивающее их обоих. Направляясь в Сеговию, Доминго надеялся повидаться со старым другом, Бласко де Валеро. Несколько следующих дней, пока Каталина и Диего репетировали пьесу, он бродил по городу и, умея легко сходиться с людьми, познакомился со многими горожанами. Он выяснил, что в большинстве население боготворит своего епископа. Его набожность и аскетизм производили на всех огромное впечатление. Известие о чудесах в Кастель Родригесе достигло Сеговии и усилило восхищение горожан этим святым человеком. Впрочем, Доминго узнал, что епископу пришлось столкнуться с враждебностью священнослужителей. По приезде в Сеговию того потрясла распущенность их нравов и пренебрежение, с которым многие из них относились к религиозным обязанностям. Он повел решительную борьбу с нарушителями священных обетов. Тех, кто упорствовал, епископ карал без жалости, как и в Валенсии, не взирая на лица. Священнослужители, за редким исключением, сопротивлялись ему, как могли. Одни открыто выступали против епископа, другие втихую саботировали его указания. В нескольких случаях дело чуть не дошло до рукоприкладства и потребовало вмешательства городских властей. Не мир принес епископ в Сеговию, но меч. Доминго прибыл в город в начале страстной недели, и, зная, что религиозные обязанности не позволят дону Бласко принять его, появился в епископском дворце, огромном, мрачном, отделанном гранитом здании, лишь во вторник следующей недели. Назвавшись привратнику, он после короткого ожидания поднялся по широкой каменной лестнице, прошел анфиладу просторных холодных комнат с потемневшими от времени картинами библейских сюжетов, развешанных по стенам, и, наконец, вошел в крошечную келью, где едва хватало места на письменный стол и два кресла с высокими прямыми спинками. Дальнюю стену украшал одиноко висящий черный крест ордена доминиканцев.

Епископ поднялся из-за стола и крепко обнял Доминго.

- Я думал, мы уже никогда не увидимся, брат. Что привело тебя в этот город?

- У меня беспокойная душа, - ответил Доминго. - Я люблю путешествовать.

Епископ, одетый, как обычно, в рясу своего ордена, постарел. Морщины на лице стали глубже, а в глазах угас яростный огонь.

- Ты давно здесь, Доминго? - спросил епископ, предложив ему сесть.

- Неделю.

- Почему же ты не навестил меня раньше? С твоей стороны это, по меньшей мере, нелюбезно.

- Ты был очень занят в эти дни. Я видел тебя в торжественных процессиях и в соборе, в великую страстную пятницу и на пасху, во время представления.

- Я в ужасе от этих спектаклей, устраиваемых в доме бога. В других городах Испании их показывают на площадях, и это можно лишь приветствовать, так как религиозные пьесы служат просвещению народа. Но Арагон цепляется за старые обычаи, и, несмотря на мои протесты, капитул настоял, чтобы пьесу показывали в соборе, как принято с незапамятных времен. Я присутствовал на представлении только потому, что этого требовало мое положение.

- Но пьеса соответствовала столь торжественному событию, дорогой Бласко. Я не услышал ни единого слова, которое могло бы оскорбить твое благочестие.

Епископ нахмурился.

- Приехав сюда, я обнаружил чудовищную распущенность тех, кто своим поведением должен показывать пример верующим. Некоторые каноники не появлялись в городе много лет, священники жили в грехе, в монастырях не придерживались устава ордена, а инквизиция забыла о своем долге. Я решил прекратить эти безобразия, но встретил лишь ненависть, угрозы и сопротивление. Мне удалось восстановить некоторые нормы приличия, но я хотел, чтобы они вернулись на путь истинный из любви к богу, а они выполняют мои требования из страха передо мной.

- Об этом говорят в городе, - кивнул Доминго. - Я слышал, что предпринимались попытки лишить тебя сана епископа.

- Как я был бы рад, если б одна из них удалась!

- Но, дорогой друг, не забывай, что народ любит и уважает тебя.

- Бедняги, если б они знали, как недостоин я их любви.

- Они чтят тебя за простоту в жизни и милосердие к бедным. Они слышали о чуде в Кастель Родригесе. Они смотрят на тебя как на святого, брат, и кто я такой, чтобы винить их за это.

- Не смейся надо мной, Доминго.

- Ах, дорогой друг, я слишком люблю тебя, чтобы позволить себе подобную вольность.