Каталина

Благочестие, изящество и глубина мысли Платона пленили епископа. Истинный христианин мог одобрить многое из того, что написал великий философ. В новом мире, открывшемся фра Бласко, он находил желанный отдых после тяжких трудов, возложенных на него Святой палатой. За время их долгого и плодотворного общения инквизитор начал испытывать нечто, напоминающее привязанность к этому никчемному греку, и с каждым днем росло его восхищение Деметриосом, простотой его жизни, добротой, благородством и щедростью. И тут, как гром с ясного неба, голландец, лютеранин, арестованный за то, что осмелился привезти в Валенсию Новый завет, изданный на испанском языке, признался под пыткой, что передал греку один экземпляр. Вздернутый еще раз на дыбу, он показал, что они часто говорили о религии и по многим вопросам их мнения совпадали. Имея такие показания, Святой палате пришлось начать расследование. Как всегда, сбор сведений проводился в полном секрете, и грек даже не подозревал, какие тучи собираются над его головой. Прочтя окончательный отчет, фра Бласко ужаснулся. Ему не приходило в голову, что грек, такой добропорядочный, такой смиренный, проведя долгие годы сначала в Италии, а потом в Испании, остался язычником и не принял католическую веру. Нашлись свидетели, подтвердившие под присягой его еретические взгляды. Он отрицал святую троицу, отвергал верховную власть папы римского и, преклоняясь перед святой девой, не признавал непорочного зачатия. Вдова, у которой он жил, слышала, что грек называл индульгенции ничего не стоящими клочками бумаги, а кто-то еще показал, что тот не принимает католической концепции чистилища.

Коллега фра Бласко, инквизитор дон Балтазар Кармона, доктор юриспруденции и строгий моралист, высохший коротышка с длинным острым носом, безгубым ртом и маленькими бегающими глазками, страдал от какой-то внутренней болезни, изрядно портившей его и без того нелегкий характер. Должность инквизитора давала дону Балтазару огромную власть, и он испытывал звериное наслаждение, пользуясь предоставленной свободой действий. Ознакомившись с результатами расследования, дон Балтазар потребовал ареста грека. Фра Бласко сделал все, чтобы спасти его. Он заявил, что, будучи схизматиком, Деметриос не мог быть еретиком и, следовательно, не подлежал суду Святой палаты. Но свидетельство подвергнутого пытками лютеранина было не единственным; французский кальвинист, также под пыткой, признал, что грек в разговоре с ним одобрил протестантство. Под тяжестью таких улик чувство долга фра Бласко взяло верх над эмоциями. Старика Деметриоса арестовали и препроводили в казематы инквизиции. При допросе он признал все обвинения. Ему предложили отказаться от ложных убеждений и принять католическую веру, но, к удивлению фра Бласко, грек отказался. Это считалось серьезным преступлением, и фра Бласко пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить дона Балтазара не отправлять Деметриоса на костер, а дать ему последнюю возможность загладить свой проступок. Он настоял на пытке, чтобы склонить грека к обращению в истинную веру и спасти таким образом его бессмертную душу.

При проведении пытки по закону требовалось присутствие обоих инквизиторов, представителя епископа и нотариуса, записывающего все сказанное на допросе.

Грека ввели в камеру, раздели и привязали за руки к веревкам, перекинутым через блок, привешенный к потолку, а к ногам подвесили по гире. Во имя господа от него потребовали сказать правду, ибо инквизиторы не хотели причинять ему страдания. Он молчал. Палач дернул за веревки, и грек взвыл от боли. Кожа на бедрах и лодыжках лопнула. Учитывая преклонный возраст Деметриоса, фра Бласко потребовал, чтобы того вздергивали на дыбе не более четырех раз, так как и здоровые мужчины редко выдерживали более шести или семи подъемов. Грек молил убить его и перестать мучить. Хотя фра Бласко по долгу службы присутствовал при пытке, от него не требовалось следить за ее ходом, и поэтому он сидел, уставившись в каменный пол. Но крики грека отдавались в ушах инквизитора, разрывая его сердце на части. Этим голосом его друг цитировал благородные периоды Софокла, этот голос, едва сдерживая рыдания, декламировал предсмертную речь Сократа. Перед каждым вздергиванием греку предлагали покаяться, но тот сжимая зубы, молчал. Когда его сняли с дыбы, он не мог идти, и его отнесли в темницу.