Катализатор

Вкусив такой еды, очень хорошо понимаешь старорежимных помещиков, которые после обеда имели обыкновение вздремнуть часок-другой.

Люся ушла на кухню мыть посуду, а мы с тещей остались наедине. Мне совсем не хотелось ссориться, выяснять отношения, но это была традиция, которой Анна Дмитриевна неукоснительно придерживалась.

- Ну-с, молодой человек, - сказала она изменившимся голосом. - Как ваши успехи на службе?

- Превосходно! - вальяжно ответил я. - Ваш борщ, Анна Дмитриевна, это что-то райское. И котлеты с пюре ему не уступают. Поверьте мне...

- Я вас не об этом спрашиваю! - воскликнула она, и лицо ее сделалось багровым.

- Милая Анна Дмитриевна, - задушевно начал я, - скажите, пожалуйста, за что вы меня так ненавидите?

Она вздрогнула, в ее глазах мелькнул испуг. Я никогда так не разговаривал с ней. Кровь отлила от ее лица, нижняя губа задрожала и она проговорила срывающимся голосом:

- Отчего вы так решили?

- Помилуйте, это видно невооруженным глазом. В присутствии Люси вы обращаетесь ко мне ласково, душевно, называете Витенькой, голубчиком. Люся до сих пор пребывает в неведении относительно моего отношения к вам. Пусть пребывает, я не стану ее разубеждать. Вы ее мать, вы святы для нее. Но третьего дня я подслушал ваш разговор с ней... Не делайте больших глаз! Подслушал случайно! Вы думали, что я еще не вернулся, и говорили свободно. Милая Анна Дмитриевна! Вы планомерно настраиваете мою жену против меня. 'Балбес', 'лентяй', 'никчемный человек'. Так, кажется, вы называли меня? Я ничего не пропустил? - Анна Дмитриевна поджала губы и посерела лицом. - Вот я и спрашиваю, почему вы меня так ненавидите?

Она встала, постояла немного, бурно дыша, и пытаясь проколоть меня насквозь взглядом серых потемневших глаз. Потом отвернулась и, тяжело ступая, ушла из столовой.

Я был жесток с ней. Да, жесток, но я ничего не могу с собой поделать. Эта женщина убивает любовь ко мне у своей дочери только потому, что ей кажется, будто она знает, как Люсе нужно жить. Ничего у меня не получится. Я имею в виду второй шанс. Прогибаться перед этой женщиной я не могу и не хочу. Пусть все идет, как шло. Я тихо встал, сказал 'спасибо' в ту сторону, куда ушла теща, и вышел из квартиры. Я сел во дворе на скамейку, глубоко засунул руки в карманы куртки и стал ждать Люсю. Она вышла минут через пятнадцать, когда я уже совсем замерз под весенним ветром.

- Что ты сказал маме? - накинулась она на меня.

- Ничего особенного. В смысле, ничего такого, что могло бы ее расстроить.

- Нет, ты что-то сказал! - Люся сердито смотрела на меня и сжимала маленькие кулачки, готовая броситься и колотить по лицу, по груди, по чему попало.

- Люся! - прошептал я, глядя на нее широко раскрытыми глазами. - А давай переедем? Снимем квартиру, будем жить отдельно...

Я говорил тише и тише, видя, что она возмутилась еще больше. Безнадежно. Все без толку.

- Я не хочу с тобой говорить! - выкрикнула Люся. - Уходи!

Безнадежно. И кто виноват больше - неизвестно. Но ведь от этого не легче!

Я побрел по улице. Меня колотила крупная дрожь, но я не прятался от ветра, рвавшего волосы. Я шел прямо, чувствуя, как зреет в душе дьявольская ненависть. Она жгла меня изнутри, проедая душу. Перед глазами стояло лицо с крупными чертами, поджатые губы, глаза, смотрящие презрительно, свысока... Моя рука сжалась в кулак, я поднял ее - в ней блеснула кривая сабля. А!!! Я убью ее! Я занес клинок над ненавистным лицом, резко ударил, предвкушая, как голова разлетится на две половинки, брызнет кровь... Но мою саблю отбили другой саблей! Она защищалась, и защищалась умело! Лицо ее перекосило, она шевелила губами, произнося страшные ругательства. Убить ее! Убить! Я нападал, вкладывая в удары всю силу, она отбивалась, от клинков летели искры. Я зацепил ее, у нее из плеча потекла кровь, и вид этой крови заставил меня потерять человеческий облик. С диким, животным криком я рванулся в последнюю атаку, я рубил и колол. Ее силы иссякали. Еще бы! Я моложе и сильней! И вот я бросился в решающий выпад и выбил у нее из рук саблю. Она прижалась спиной к стене и посмотрела на меня. В ее глазах я не увидел страха, только жгучую, иссушающую ненависть. Я опустил саблю и отступил.

Боже мой! Что это было? Я огляделся. Я сидел в своей квартире за столом и неотрывно смотрел на кубик. Весь мокрый от пота, капли падают с лица на стол, на кубик, где шипят и испаряются. Я протянул дрожащие пальцы к золоту, и тут же отдернул руку - еще не коснувшись металла, я понял, что он раскален моей ненавистью. Только что я едва не убил человека! Пусть не по-настоящему, пусть это было наваждение, но я едва не убил. Боже мой! Неужели я способен на такое? Меня снова начало трясти. Я чувствовал себя пустой бочкой, рассохшейся деревяшкой, в которой нет ни капли воды. Шатаясь, я бросился к холодильнику, достал початую бутылку водки и присосался к ней как клоп.