Катализатор (ЛП)

Горло сжимается. Куда я влезла?

Трина держит мою правую руку и ободряюще мне улыбается.

— Всё будет в порядке, — мягко говорит она.

Игла прокалывает кожу, и боль волной прокатывается по руке. Я кричу, и от этого крышесносного звука звенит в ушах. Жар проникает под кожу — обжигая, оплавляя и причиняя сильнейшую боль. Игла двигается быстро, подобно древней швейной машине, но глубоко впивается, проникая в мышцы, сухожилия и даже кости.

Живот скручивает, и я крепко зажмуриваюсь от жгучих слёз. Боль слишком сильна. Когда я думаю, что больше не выдержу ни минуты, то внезапно чувствую облегчение. Жар исчезает, а прохладный компресс успокаивает горящее место.

Я не открываю глаз, пока боль не превращается в тупую и ноющую.

Тина похлопывает меня по руке.

— Уже всё. Ты отлично справилась.

Она помогает мне сесть, и я бросаю взгляд на свою руку. Кожа ярко-красная, и крошечные капли крови просачиваются из игольных отверстий. Тошнота вновь подкатывает, и на этот раз я не могу удержаться. Я соскакиваю со стола, несмотря на пронзительную боль в руке, и бегу к ближайшей мусорной корзине. Кислота обжигает горло, и меня рвёт, пока в желудке ничего не остаётся. Я такая слабая. Уставшая. Униженная.

Командир стоит в дверях, ожидая, когда я успокоюсь. Его лицо не выражает ни эмоций, ни чувств. В его глазах нет ни отвращения, ни капли заботы.

Я вытираю рот тыльной стороной руки, и Трина подаёт мне стакан воды.

— Не переживай, — шепчет она, — такое случается и с лучшими из нас.

Нэш смотрит на нас, потом отрывисто командует:

— Трина, покажи Сиенне её комнату.

С этими словами он поворачивается и выходит за дверь.

Трина бросает на меня извиняющийся взгляд, когда Джефф тихо выскальзывает из комнаты.

— Что он сделал? — спрашиваю я, стирая капельки крови полотенцем, которое передала Трина.

— Теперь у тебя есть внутренняя татуировка, — отвечает она. — У всех нас есть похожая, вживлённая под кожу. Это знак «Грани».

— Что такое внутренняя татуировка?

— В отличие от татуировок на коже, эта проникает глубже, под кожу. Её можно увидеть только в ультрафиолетовом свете или в полной темноте, — Трина подходит к стене и щёлкает выключателем. Комната немедленно погружается в темноту, и тут я вижу оранжевые завитки, сияющие на её руке, словно побеги, ползущие от запястья и исчезающие за коротким рукавом футболки. Я бросаю взгляд на собственное плечо, где свет мерцает из-под кожи. Это геометрический узор, состоящий из перекрывающихся кругов, которые отдалённо напоминают цветок.

— Что это? — спрашиваю я.

— Это называется «Цветок жизни» и символизирует нашу связь с природой.

Тогда-то я и вспоминаю узловатое дерево, украшавшее руку Трея в ночь, когда он вытащил меня из правительственного здания.

— А что у тебя на руке? — спрашиваю я.

— Это моя видимая татуировка.

Она включает свет. Глазам требуется время, чтобы привыкнуть к яркости. Она подходит к металлическому столу.

— Обычно ребята выбирают что-нибудь природное, как протест всему противоестественному в нашем мире, — она вскидывает брови. — Хочешь такую?

Когда набивали маленький «Цветок жизни» мне уже было невероятно больно, и я не уверена, что готова к чему-то большему. Я уже собираюсь сказать нет, но потом думаю о том, как здорово было бы иметь что-то, что определяет меня.

— Думаю, да, — отвечаю я.

Трина похлопывает по металлическому столу.

— Запрыгивай сюда, я тебе сделаю.

Я проскальзываю обратно на металлический операционный стол под грохот своего сердца. Может, Трина будет понежнее с этой штукой.

— Ты уже знаешь, чего хочешь? — спросила она.

Я вспоминаю, как отец взял меня с собой в магазин за подарком для мамы на день рождения, когда мне было десять. Мы обедали в городе, на веранде одного кафе. Красивая чёрно-фиолетовая бабочка приземлилась на наш стол, и я уже собиралась прикоснуться к ней, но отец меня остановил.

«Знаешь, что мне больше всего нравится в бабочках?» — и не дожидаясь ответа, он продолжил: — «Мне нравится, что они переживают второе рождение. Они начинают эту жизнь уродливыми гусеницами, но когда выходят из кокона, то становятся одними из самых прекрасных существ на земле. Я думаю об этом каждый раз, когда их вижу».

В то время слова отца никак меня не затронули. Но теперь я поняла, о чём он говорил.

Когда бабочка проходит трансформацию и выходит из кокона, она освобождается от своей старой жизни. Она оставляет позади жизнь гусеницы и кокон, который не только связал её, но и помог завершить изменение. Мне нравится идея освобождения от прежней жизни. Идея возрождения или трансформации. У меня есть возможность стать новой Сиеной, которая не лжёт и не ворует, чтобы свести концы с концами. Новый человек, которого не похищали из-за собственной беспечности и глупости. Я могу стать кем-то другим.

— Да, я хочу бабочку.

***