Каталог катастрофы

– Пожалуйста, Роберт, воздержитесь от оценочных суждений: нам нужны только и исключительно факты. Вы ударили Фредерика Айронсайда огнетушителем потому, что ненавидели его?

– Нет. Потому, что я до смерти боялся, что тварь у него в голове нас всех прикончит. Я его не ненавижу – он, конечно, унылый зануда, но это не особо тяжкое преступление. Как правило.

Женщина справа делает отметку в блокноте. Инквизитор кивает; я чувствую, как мой язык сковывают невидимые серебряные цепи, такие же, что приковали меня к судебному ковру, на котором я стою.

– Хорошо. Еще один вопрос: из всех людей, проходивших обучение на этом курсе, кто был там самым неподходящим?

– Я. – Заклятье заставляет меня закончить предложение, прежде чем я успеваю понять, что говорю: – Я бы мог там преподавать.

Морские волны без конца разбиваются о берег, серый, бурный континуум сталкивается с небом на полпути к бесконечности. Под ногами хрустит галька: я иду по местному подобию пляжа, мимо старого кладбища, которое сбегает по пологому склону почти к самой воде. (Каждый год море отвоевывает у суши еще фут; Данвич медленно уходит под воду, и рано или поздно только прилив будет бить в церковные колокола.)

Как безумные дервиши, вьются и кричат у меня над головой чайки.

Я пришел сюда пешком, чтобы убраться подальше от общежития, учебного корпуса и кабинетов для оперативных совещаний, в которые превратились две шеренги прежних развалюх и один частный дом. Ни одна дорога не ведет в Данвич или из него: министерство обороны завладело Данвичем еще в 1940-м и перепроложило все трассы, стерло городок с карт и из коллективной памяти жителей Норфолка, словно его никогда и не было. Бродяг отпугивают колючие кусты, которые окружают нас с двух сторон, а третий фланг прикрывает отвесный обрыв. Когда Прачечная унаследовала Данвич от MI5, появился и менее заметный охранный периметр – примерно на расстоянии мили от него человек начнет испытывать глубокое чувство беспокойства и тревоги. В общем, попасть сюда можно только по воде – и наши друзья позаботятся обо всех незваных гостях размером меньше атомной подлодки.

Мне нужно подумать в одиночестве. О многом подумать.

Следственная комиссия постановила, что я не несу ответственности за произошедшее. Более того, она одобрила решение перевести меня на действительную службу, если я получу сертификат о прохождении базового курса, и пронеслась по всему отделу, как пустынный самум, гонящий перед собой песчинки истины. Связывая языки заклятьями и применяя служебные полномочия, старая метла прошлась повсюду и оставила за собой чистоту и порядок – пусть и немного взвинченные – после того, как все грязное белье открылось холодному взгляду руководства. Не хотел бы я оказаться на допросе у их шакалоголовых прислужников, если бы был в чем-то виноват. Но, как точно заметил Энди, если бы здесь запрещено было умничать, Прачечной вовсе бы не было.

После той пьянки Мэйри снова перебралась в мою комнату, и мне не хватило духу ее прогнать. Пока что она ничем в меня не бросалась и не угрожала вскрыть себе вены, ни в прямом порядке, ни в обратном. (Два месяца назад, когда она в очередной раз попыталась запустить мой алгоритм прерывания самоубийства, я так разозлился, что только посоветовал: «Вдоль, а не поперек», – и ногтем показал направление. Тогда она разбила об мою голову чайник. Нужно было сразу воспринять это как тревожный знак.)

Но теперь мне нужно обдумать куда более глобальную проблему. Вся эта история с Фредом нешуточно открыла мне глаза. А по-прежнему ли я хочу записываться на действительную службу? Стать членом отдела Химчистки, летать в дальние страны, знакомиться с необычными людьми и обрушивать на них смертоносные заклятья? Что-то я уже не уверен. Раньше мне казалось, что уверен, но теперь-то я знаю, что, по сути, это значит часами торчать под дождем, а иногда смотреть на людей с червяками в глазах. Неужели я этому хочу посвятить свою жизнь?

Возможно. А с другой стороны – может, и нет?

На берегу передо мной лежит большой валун, за ним валяется полусгнившая перевернутая лодка – за нее выходить нельзя, здесь проходит наш защитный периметр. Если я не хочу поднять тревогу, привлечь внимание охраны и вообще опозориться публично, дальше забираться не стоит. Я кладу ладонь на камень, выветренный, поросший лишайником и ракушками. Сажусь на него и смотрю назад, на Данвич и учебный центр. На миг мир кажется омерзительно стойким и надежным, будто отрадные мифы девятнадцатого века оказались правдой, и вся реальность работает как часы в едином упорядоченном космосе.