На коленях у него лежала книга. Выдержки из сочинения Вьессана «Neurographia universalis». Она требовала от Латура внимания. Он больше не думал ни об Онфлёре, ни о горящем доме Гупиля. Никакой тревоги он не испытывал. И уже не чувствовал себя ребенком. В своем испачканном копотью сюртуке Латур был похож на трубочиста. Он читал, опьяненный собственной силой и свободой.
Вьессан писал о белом веществе и нервных волокнах мозга. Объяснял разницу между серым и белым веществом. Белое вещество состоит из волокон разной длины. Они напоминают собой некое губкообразное тело, по которому непостижимыми путями струится дух. Так было написано в книге. Человеческое тело словно пронизано длинными шнурами, думал Латур. А в мозгу все эти шнуры собраны в единый узел. Его интересовало, каким образом боль из отдельных частей тела передается в мозг. Он заметил, что должно пройти время, прежде чем человек ощутит боль, например от удара. Что происходило в короткий промежуток времени между ударом палки, нанесенным отцом Мартеном по заду ученика, и криком боли? Латур читал.
В конце концов его глаза так устали, что буквы начали сливаться. Он оторвался от книги. Был уже вечер. Храп булочницы стал тише, даже проповедник заснул. Карета теперь катилась быстрее.
Латур поудобнее устроился на жестком сиденье. Наклонившись вперед, он смотрел на сгорбившуюся спину кучера и на его шляпу, поля которой складками лежали на шее. Латур уехал, чтобы навсегда исчезнуть из Онфлёра. Но пока карета подпрыгивала на ухабах, он думал не о Бу-Бу, не о Гупиле и не о рыбном рынке. Он думал о строении тела незнакомых ему людей. Видел их кожу, головы, открытый мозг.
Рядом с ним на полу стоял Цезарь, старая чайка. Возле нее в кожаной сумке лежали лишь самые необходимые вещи: футляр с инструментами для препарирования трупов, книги по анатомии, драгоценности Гупиля, немного одежды. И список Бу-Бу, в котором было восемь имен. Больше Латур не взял с собой ничего. В доме Бу-Бу осталось много вещей, но ему они были не нужны. Он взял только самое необходимое.
Латур смотрел на тени, падавшие от прядильных фабрик, на ряды бочек для сидра, на сараи и лачуги, на замки феодалов. Он покидал Онфлёр, покидал Нормандию, и ему казалось, что он всю жизнь ждал этого мгновения. Однако, когда он закрыл глаза, пытаясь заснуть, мысли его были полны тревоги.
Латур многого ждал от Парижа. Ратуша, остров Сите, внушающая ужас Бастилия. Ему казалось, что от этих названий веет величием и роскошью. Но когда он открыл дверцу кареты, чтобы окунуться в новую жизнь, лицо его не выражало никаких чувств. Было раннее утро. Слышались голоса, кричал петух, пахло городом, сажей, людьми и овощами. Латур огляделся. Главный рынок. Рынок рынков! Он застыл на месте. Где же богатые торговцы и блистательные дамы? Где неповторимый Париж, известный ему по рассказам Валери? Где Вольтер, придворные короля, гордые крестьяне со своими только что забитыми барашками? Латур смотрел на глинистую землю.
– Треска из Онфлёра! Треска, треска! – кричал торговец рыбой, под его телегой собака жрала рыбьи потроха, среди рядов плыли хлопья тумана. – Треска из Онфлёра! Треска!
Латур пошел прочь от этого крика, глаза его блуждали по сторонам. Бедные лавки и товар, разложенный на деревянных прилавках, освещал какой-то коричневатый свет. Лица торговцев были усталые. Но где же настоящий рынок?
– Треска из Онфлёра, черт бы вас побрал!
Латур глядел в орущую глотку. Его окружали торговцы, и их глотки взывали к небу, словно покупатели еще не пришли. И все эти орущие глотки, крик, грязь, вонь и лужи навсегда остались для Латура перевернутой картиной Парижа. Мир, перевернутый с ног на голову.
Латур, замерев, смотрел на кишащий перед ним город. Его лицо исказила детская гримаса. В синих глазах застыло удивление.