Каталог Латура, или Лакей маркиза де Сада

Когда Бу-Бу впервые появилась в Онфлёре вместе с сыном, люди со страхом и любопытством окружили ее. Одержимая материнской любовью, она решила, что они хотят полюбоваться ее красавцем, и с гордостью показала им ребенка. Рыночные торговки смотрели на него с таким почтением, что Бу-Бу невольно вспомнился младенец Иисус. Взглянув на его личико, женщины быстро уходили прочь. Бу-Бу со смехом рассказывала окружающим о его проделках, обычных проделках младенцев, которые матерям кажутся необыкновенно важными, а всем остальным – скучными. Разумеется, эти истории не вызвали у женщин интереса, и они разошлись. Все же он не исчадие ада, думали они. Все это болтовня. Конечно, мальчик ужас как некрасив, он просто отвратителен. Но что-то в его синих глазах внушало им непонятное уважение. Ибо, как бы им ни хотелось, люди не могли отрицать, что глаза у Латура-Мартена Кироса, как потом окрестили мальчика, напоминали глаза детей на портретах великого маэстро Грёза. Они были прекрасны и, по-видимому, умиротворяюще действовали на людей. Всякий раз, когда Бу-Бу брала Латура с собой в Онфлёр, люди подходили к ней и смотрели на его личико, словно хотели убедиться, что мальчик действительно безобразен. Но глаза у него от Бога.

Когда священник неохотно плеснул на голову Латура воду из купели, стоявшей в глубине церкви, и пробормотал свое благословение, мальчик брыкнул ногой и попал священнику в лицо. Священник пошатнулся с ребенком на руках. Смущенный и растерянный, он отдал ребенка матери. Бу-Бу была огорчена. На паперти она потрепала Латура за ухо и пожурила его за то, что он ударил священника. Латур, улыбаясь во весь рот, смотрел на нее. И хотя она трепала его ухо так, что пальцы у нее чуть не свело судорогой, мальчик этого даже не заметил. Возвращаясь домой через лес самой короткой дорогой, Бу-Бу думала, что понятия не имеет, как следует вести себя матери, как надо воспитывать ребенка, чем его можно заинтересовать, чтобы научить любви и послушанию. Как вообще нужно обращаться с ребенком, который не чувствует боли?

Во время беременности Бу-Бу казалось, что ее со всех сторон окружают зеркала. В лужах, в неподвижной воде городского пруда, в блестящем яблоке она видела себя. Вернее, свой живот. Во всем отражался ее еще неродившийся ребенок, мир был на сносях. Она вообразила, что стала вдвое толще, и впервые в жизни гордилась своей толщиной, которая свидетельствовала, что ребенку в ней уютно. В действительности Бу-Бу не так уж сильно и потолстела, однако живот ее принял другую форму и стал крепче. Каждый вечер, раздевшись, она садилась на кровать и не отрываясь смотрела на свой пупок. Ей казалось, что живот растет у нее на глазах. Потом стали слышаться звуки. Похожие на шорох бабочек. Урчание. Дробь. В конце концов кулачки ребенка уже изо всех сил колотили в перегородку, отделявшую его от мира. Он бил все сильнее, и ей чудилось, что эти удары отзываются в комнате музыкой. Потом ей становилось страшно. Она пряталась под одеяло и пыталась отогнать мысль, что она плохая мать и оказала бы услугу и миру и ребенку, лишив его жизни как можно скорее. Подобные мысли болью накатывали на нее, но потом им на смену приходило облегчение и она снова видела мир в розовом свете. Вперевалку она ходила на рынок в Онфлёр за осьминогами, которых раньше никогда не ела. Теперь настал их черед. Сырой осьминог, жареный осьминог, суп из осьминога. Бу-Бу ела осьминогов и не могла наесться. Весь дом пропах осьминогами. Являясь к ней со своим обязательным еженедельным визитом, Гупиль закрывал нос платком. Однако, несмотря на ее эксцентричное поведение и блеск в глазах, никто не предполагал, что Бу-Бу Кирос беременна. Фигура ее оставалась прежней, а радость, которой она светилась, люди принимали за бесстыдное высокомерие. Кровопийца, она была счастлива и даже имела наглость показываться на людях!

Пока Бу-Бу носила ребенка, она не обращала внимания на перешептывания и косые взгляды, но стоило ей родить, и людскую злобу она стала воспринимать как угрозу. Она редко покидала дом. Уход за мальчиком превратился в любовный ритуал; она лежала в постели, положив его рядом с собой, и позволяла ему засыпать с соском во рту. Он сосал с такой жадностью, что у нее болела грудь, кровотечение и боли после родов тоже еще не прошли. Но все огорчения заслоняла блаженная радость материнской любви. Бу-Бу никогда и не мечтала, что станет матерью, это как будто лежало за пределами ее возможностей. Потому-то она и чувствовала себя Божией избранницей и от гордости у нее голова шла кругом. Каждый раз, когда ребенок ночью просыпался, плача или кашляя, она вскакивала от ужаса, думая, что он умирает. Ей казалось, что она присвоила дар, предназначенный благородной особе, и боялась, что кто-то, обнаружив ошибку, придет и отнимет у нее сына.