Катарина, павлин и иезуит

Маленькая гуаранийка ни разу не сбилась, Симон радуется, он привез с собой стихотворение Люблинского епископа Хрена, это приветствие, обращенное к юноше, который был принят среди богов и в ангельский хор, может быть, стихотворение не очень подходит, оба высоких священника уже в годах, Симон любил читать эти стихи во времена своего послушничества, тогда его принимали в ангельский хор, но высоким гостям нравится, они смеются, свита аплодирует, маленькая Тереса восклицает Deogratias [84],несколько дней назад она это выучила; стихотворение она забудет, а словами Deo gratinsстанет еще долго по утрам здороваться с отцами иезуитами в поселке, все смеются, прелестная девочка, ей десять лет, спустя лет пять она уже сможет выйти замуж – девушки в пятнадцать, юноши в семнадцать, все определено разумно, все устроено согласно Божьим предначертаниям и человеческому опыту. И теперь, теперь в церкви загремел орган, на колокольне зазвонили колокола, кто-то прямо-таки повис там на веревке, по всей просторной площади разнеслась песнь Pastor bonus, [85]песнь в честь епископа и провинциала с их свитой; на всю эту сцену смотрел фасад церкви из красного песчаника, от него эхом отдавалась эта высокая песнь и реяла над людьми, над статуями святых, над ангелами и великолепными орнаментами, над низкими домами индейцев, над библиотекой, трапезной и садами; над людьми поднялось распятие со Спасителем, девочка в белом оказалась между двумя светлейшими гостями, крест над толпой вздымался все выше, Иисус на нем почернел от боли, за ним идет девочка в белом, ессе Agnus Dei, qui tollitpeccata mundi [86],епископу суют в руки кадило, благородные господа и огромное множество гуарани, отцы-иезуиты, братья, дети – все устремляются в церковь, ах, какое торжество. Симон смотрит на отца Иносенса, тот очень доволен, все прошло так успешно; мы ведь издавна любили подобную помпезность, не так ли, патер Иносенс, – думает Симон, – мы ведь видели ее еще в люблянском коллегиуме и на городских улицах, где бывали крестные ходы в праздник Тела Христова и Страстную пятницу, это издавна наше: музыка, крестный ход, theatrum divinum, бичевание, стоны, пение небесное, ангельские хоры. Перед тем как они вошли в церковь, снова потянуло этим мерзким смрадом мертвечины в гармоническом сочетании с запахом помады брата Ромеро, но кто сейчас обращает на это внимание под ритмы музыки и пения, барабанов и тромбонов на площади, мягкого звучания органа, доносящегося из церкви, куда течет поток черных отцов-иезуитов, огромная река гуарани в белых одеждах, ничуть не меньшая река пестро одетых господ, свечи в детских руках, цветы, изображение Девы Марии, кто бы в такую минуту думал о падали, кто вспомнил бы о приказе из Рима и Мадрида, о португальской бандейре, которая уже седлает коней, точит мечи и проверяет мушкеты; сейчас над поселком Санта-Ана плывет запах церковных благовоний, о падали, лежащей где-то у стены поселка в иезуитских парагвайских владениях, никто уже не думает и не вспоминает.

21

Perinde ас cadaver [87],слепая покорность, нужно склонить голову, забыв о величественных и трогательных сценах воскресенья, сегодня понедельник, обычный день, все уехали, провинциал Матиас Штробель перед отъездом собрал их в трапезной, где кратко и решительно сообщил: письмо генерала Франсуа Ретца остается в силе. Тихий ропот, возникший среди присутствующих пятидесяти отцов-иезуитов, заставил его повысить голос: Есть ли здесь кто-нибудь, кто не прочитал нашу Конституцию? Воцарилась тишина. Есть ли здесь кто-нибудь, кто не давал трех обетов и добавочного четвертого? Трапезная замерла в тяжелом молчании, провинциал Матиас Штробель встал под распятием, маленький человечек, хотя и praepositus provincialis, он стоял под огромной надписью на стене «Societas Jesu», [88]кому пришло бы в голову возражать, даже ворчать уже никто не мог. И все же это молчание было зловещим, это было молчание тихого сопротивления, в ордене такого нельзя было допустить, каждый сын святого Игнатия должен внутренне покориться, эти не покорились.

– Я слышу это молчание, – сказал провинциал, – вижу, что должен прочитать письмо еще раз. Вы получили его уже давно, – продолжал он, – но, как я убедился, вы отнеслись к нему недостаточно серьезно. Итак, провинциал Парагвая, отец Йосеп Барреда, и моя скромная особа, а я являюсь предстоятелем здешних миссионов, двенадцатого января тысяча семьсот пятьдесят первого года, мы оба в один и тот же день получили письма, хотите послушать? Вы обязаны были знать этот текст, мы его немедленно разослали по всем областям. Отец Иносенс Хервер, разве Санта-Ана не получила письма?

– Нам известно письмо, – сказал супериор.