Катарина

— Китти, прелестно выглядишь, — девушка скользнула холодными серыми глазами по моему лицу, и тонких алых губ коснулась половинчатая улыбка. Я сдержанно кивнула и старалась молчать, понадеясь, что в скором времени она нас покинет. — А ты, Алекс, снова… не в духе. Но тоже выглядишь отлично… впрочем, как и всегда.

— Брось все эти любезности. Ты же сама их ненавидишь, — офицер раздраженно выдохнул, едва сдерживаясь, чтобы не закатить глаза.

— О, мой дорогой Алекс… а тебе все также нравится нарушать правила… — Лиззи коротко усмехнулась, вздернув тонкую бровь, и с наслаждением выдохнула табачный дым. — Вы уже поздравили новобрачных? Я все никак не могу пробраться к ним сквозь толпу. Это просто неслыханное издевательство — заставлять каждого гостя фотографироваться перед тем, как зайти в ресторан! По-моему, Кристоф слишком заработался… и теперь в каждом жителе города подозревает шпиона…

Фройляйн Хоффман надменно хмыкнула, снова сделав глубокую затяжку. А меня передернуло от ее слов.

— Его действия небезосновательны, — Мюллер вдруг решил поддержать разговор. — Советская разведка не дремлет. На прошлой неделе обезвредили двух диверсантов, а сколько разведчиков бродит среди нас — никому неизвестно.

— Фи, избавь меня от этих скучных подробностей! Вам, мужчинам, лишь бы о войне поговорить! — Лиззи вскинула ладони, с отвращением морща аккуратный носик со вздернутым кончиком. — Китти, ты лучше скажи, когда же вы придете отужинать к нам? Мы с папенькой очень вас ждем.

— От меня ничего не зависит, фройляйн Хоффман, — тут же ответила я, с поддельной нежностью глядя на офицера Мюллера. — Как только у Алекса появится свободный вечер, мы сразу придем.

Мужчина удовлетворенно кивнул, словив мой взгляд.

— Ну и скучные же вы, господа. Китти, ты не успела замуж выйти, а Алекс уже построил тебя под себя. Настоящий офицер! — девушка надменно хихикнула, пряча улыбку за кистью руки. — Ладно, встретимся в ресторане. Мне еще папеньку предстоит отыскать…

— Сколько же здесь гостей? — спросила я, перейдя на немецкий для конспирации, когда между фотографом и нами оставалось около пяти человек.

— Вас это напрягает? — удивился Мюллер, но голос его по-прежнему не выражал никаких чувств.

— После ваших слов про Гестапо — да, очень напрягает, — тихо пробормотала я, крепче сжав ладони в перчатках.

Офицер надменно хмыкнул и поправил черный китель с несколькими неизвестными наградами. А затем наклонился к моему уху и произнес по-русски то, чего я никак не ожидала услышать:

— Человек редко думает при свете о темноте, в счастье — о беде, в довольстве — о страданиях и, наоборот. Перестаньте волноваться на пустом месте… и постарайтесь чаще улыбаться, иначе люди вокруг что-то заподозрят.

Я удивленно уставилась на него.

— Это же цитата из сочинения Иммануила Канта!

— Верно, — подтвердил Мюллер. Он направил сосредоточенный взгляд вперед, но на устах его я успела уловить промелькнувшую улыбку. — Рад, что вы открыли «Критику чистого разума».

— Шутите?! Да я ее почти… — удивилась я и запнулась от изумления.

— Следующий! — воскликнул фотограф, уловив наши лица.

На фотографирование ушло всего около трех минут. Мюллер по-хозяйски притянул меня за талию, а я от неожиданности затаила дыхание. Мы находились друг к другу настолько близко, что плечо мое упиралось ему в грудь. От его парадного кителя веяло приятными воздушным нотками. Парфюм обладал мистическим лесным ароматом с примесью травяных и мускусных нот. И, как это ни странно, действовал на меня успокаивающе…

Я натянуто улыбалась, стараясь не обращать внимание на любопытные взгляды гостей. Все они пялились на меня так, будто я была каким-то цирковым уродцем. Казалось, все они давно прознали, кем я была на самом деле… И с нескрываемым интересом наблюдали, как же буду вести себя в неестественной среде.