Катарсис

Конечно, она сомневается. Не только во сне, но и наяву. Это было бы настоящим лицемерием сказать, что решение далось ей легко и быстро. Несколько лет она обдумывала, предугадывала реакцию родных, коллег, бывших одноклассников, выбирала способы и места, общалась с выжившими в интернете и просто готовилась: выкидывала ненужные вещи, отдавала долги, уменьшала расходы и копила на кладбищенское место или хотя бы на кремацию. И когда делать стало нечего, а нежданные перемены не произошли, она начала жить одним днем, готовая вмиг расстаться с миром.

Исполнение затянулось до лета.

Взяв в руки револьвер, она знает, что эта проба станет кульминацией ее одинокой жизни. Она выстрелит сейчас, во сне, и наяву, на утро с холодной, но отдохнувшей душой поедет в лес, чтобы остаться в нем навсегда. Лес — хорошее место для уединения, а лето — приятное время для ухода.

Когда прозвучал выстрел, время поползло.

Она стоит на месте, но взор ее обращен вокруг себя, как будто смотреть на себя ей позволили чужими глазами — как будто глазами мухи или назойливой пчелы. Пуля летит медленно, и с ее приближением на правом виске бесится жилка, предчувствуя скорую беду. Она ясно видит и ощущает, как стальной кончик лижет маленький участок кожи и начинает прогрызать в нем дыру, словно насекомое, выискивающее путь из-под земли. Брызжет кровь. Кожа, мясо, кости раздробляются. Жгучая боль не прекращается и только возрастает, когда пуля выползает из расквашенного мозга и начинает прорывать путь к выходу, к левому виску. Высвободившись из бренной головы, она влетает в ствол березы, а женское тело медленно валится к земле.

Нет. Снова она берет в руки револьвер, перекладывает в правую руку, заносит вверх и целится в висок. Выстрел. Та же пуля. Те же действия. Та же невыносимая боль. И улыбка, сопровождающая смерть от начала до конца. Алый цвет окрашивает лес, выстрелы наполняют его душу. Это место больше не приятный и мирный уголок, где хочется навсегда заснуть. Это место казни, где каждый ждет своей очереди.

Она падает на мертвую землю, но сразу поднимается и снова берет в руки револьвер.

Сколько она стреляет? Сколько падает и глядит в последний раз на окружающих людей, бесчувственных к ней точно так же, как и она к ним? Сколько умирает? Сколько это будет продолжаться? Сколько?

Ноет грудь, тяжелеют веки. Она не выдерживает и хочет уйти, закончить эту вакханалию, но не может. Раз за разом смерть обнимает ее исхудавшее тело и танцует с ней круг, чтобы вдоволь дать ей насладиться собою. Никто не вмешивается, не препятствует. Отстраненно смотрят, ждут а он… он улыбается, как будто убивать себя в непрерывном танце смерти — в порядке вещей или даже прерогатива, удел избранных. Так, может, надо перетерпеть?

Он снова подходит к ней и кладет в руку револьвер. Она снова берет его и целится в висок. Однако на мгновение, одно мгновение, собственным взором, не принадлежащим никому, она смотрит в его глаза, чтобы найти в них ответ. В серо-зеленых зеркалах отражается ее изможденное лицо и тело. Как жаль себя! Усталая, нервная, испуганная. Совершенно одна, без защиты, поддержки и помощи. Привычный портрет всегда ужасал ее наяву. Его хотелось спрятать и забыть, но сейчас, во сне, ей стало жаль себя. Впервые жаль себя. И она подумала, что ее незаслуженно обидели и наказали и что никому не вздумается за нее заступиться. Конечно же, кроме нее самой.

Она не стреляет в себя, и на мужском лице еще ярче сияет улыбка. Револьвер падает из ее еще слабых рук. Она отворачивается от толпы, праздно глядящей на нее, плачет и уходит.

***

Дверь приоткрылась, зазвенел колокольчик, и вчерашний посетитель, единственный мужчина за целый день, вошел в магазин. Минуты две он осматривал помещение и, не найдя нужную, возможно, хорошо спрятавшуюся фигуру, подошел к кассиру.

— Доброе утро. Я вчера у вас был, и меня консультировала молодая девушка, по имени Анастасия, — рукой он помахал по воздуху, — примерно, такого роста, с темными волосами. Она сегодня работает?

— Здравствуйте! К сожалению, нет. Вы разминулись с ней, она была здесь до вашего прихода.

— Она вернется? Сколько ее подождать?

— Она подала заявление на увольнение. А что-то случилось? Вы чем-то недовольны? Возможно, я бы могла вам помочь?

— О, нет-нет. Все хорошо. Просто я хотел кое-что у нее уточнить… жаль, что она увольняется. Вы не знаете из-за чего?

— Не успела поинтересоваться, — сказала кассирша, наконец, вспомнив, что он вчера приходил. — Но если вам очень хочется у нее кое-что уточнить, то я могу посмотреть расписание ее выходов. Две недели она точно должна отработать.

Мужчина завертел головой, и кассирша достала из ящика листок.

— Так-с, Настя-Настя-Настя, — шептала она в поисках нужной фамилии. — А вот! На этой неделе выйдет шестого, седьмого и десятого.

— То есть, завтра она будет?

— Да. После обеда.

Мужчина горячо ее поблагодарил и вышел из магазина с приятным томлением внутри. Не успел он сделать и десяти шагов, как его похлопали по плечу. Повернувшись, он увидел ее.

— Вы заняты? Может, выпьем кофе?