Катарское сокровище (СИ)

Не давая ему опомниться и оправдаться, брат Гальярд быстро и четко изложил всю историю убийства, как она выглядела по его мнению. В первый же день, напуганный присутствием кюре, знавшего что-то опасное о рыцаре Арнауте де Тиньяке, этот рыцарь постарался себя обезопасить перед лицом опасных гостей-инквизиторов. Зная, что отец Джулиан от вина быстро теряет волю и разум, но притом не может противостоять искушению, когда ему предлагают выпить, Арнаут де Тиньяк сразу же по приходе кюре напоил его, притворяясь, что сам не рад пьяному гостю, и поднимая его на смех. Когда же кюре, как и следовало ожидать, оскорбленно удалился — пьяные люди очень легко ведутся на оскорбление, всякому это известно! — управитель замка Мон-Марсель решил обезопасить себя уже навеки. Убрав после ужина недоеденную ветчину, он вышел из замка вслед за кюре, догнал его и следовал за ним довольно долго, до самого берега реки. Наконец-то оказавшись в достаточно безлюдном месте, убийца накинул несчастному священнику на горло веревку — как вы это сделали, Арнаут, подошли сзади? — и задушил его, после чего сбросил труп в реку. Слишком долго возиться с телом и как следует спрятать его у вас не было времени, потому что в замке вас могли хватиться. План же убийства, как очевидно, явился к вам спонтанно и был исполнен с помощью подручных средств… Где вы взяли веревку? Очевидно, подобрали у себя же на дворе, взяли в одном из сараев, отвязали от собачьей конуры, наконец. Вполне возможно, что именно веревка и подсказала вам, что именно вы хотите учинить над несчастным священником, а по выходе из замка у вас еще не было твердого намерения совершить смертный грех. Может быть, вы хотели попросту догнать отца Джулиана и попробовать говорить с ним, убедить его не давать показаний против вас, уговорить, подкупить… Но веревка, сестра той самой, на которой повесился Иуда, послужила орудием дьявола и своим видом подсказала, что от священника можно избавиться раз и навсегда. Скажите, я верно сужу о вас, считая вас не преднамеренным убийцей? Ведь во время ужина вы еще не собирались убивать?

— Нет, — серыми губами выговорил рыцарь Арнаут. Брат Аймер, выходя из ступора и вспоминая об обязанностях секретаря, взялся за перо. — Не хотел я, видит Бог… Дьявол попутал. Я хотел его убрать куда подальше… Тогда… Из-за стола, из замка… Потом подумал, что зря я его обидел, теперь он еще больше разозлится, если не забудет… А ведь не забудет…

— Из замка есть другой выход?

— Есть… Я не хотел, чтобы франки на дворе… Чтобы кто-нибудь… Там чулан по пути, с окороками, был открыт, я ветчину относил…

— Так это веревка от окороков, — кивнул отец Гальярд. — Я мог бы узнать правду еще раньше, если бы осмотрел замок сразу по приезде. Скажите, эн Арнаут, что же такого страшного знал о вас несчастный священник, если поплатился за это жизнью? Вы не еретик, и насколько я понимаю в таких вещах, никогда еретиком не были. Тогда кто же вы? Файдит, скрывающийся от светских властей? Убийца? Церковный тать?

— Никогда в жизни Церкви не причинил вреда, — все теми же каменными губами ответствовал рыцарь Арнаут. — Я… я… никогда рук не марал. Ни святотатством, ни…

Глаза его как-то странно менялись, дрожали; у Гальярда даже мелькнула мысль — не держаться ли поближе к Аймеру, с Арнаутом все дурно, он может и броситься, скажем, душить инквизитора… Бывали и такие случаи в долгой Гальярдовой практике. А франкские сержанты все-таки далеко.

В следующий миг со сдавленным вскриком рыцарь и впрямь бросился — но не на кого-то из людей: он в слезах повергся на каменный пол собственной главной залы.

— Отец мой Франсуа, отец Гальярд, простите Христа ради, — в приоткрытую дверь просунулась светлая голова Люсьена. — Тут Ролан пришел, говорит, новости важные для вас… — Люсьен запнулся, увидев рыдающего Арнаута на полу, замерших над ним троих монахов — и перекрестился от изумления.

Арнаута не сразу удалось утишить. Он упорно не желал вставать с пола, когда же наконец поднялся на колени, принялся бить себя в грудь, отвешивая такие удары, что рассадил костяшки пальцев о собственный нагрудный крест. Раскаяние его казалось вполне искренним: рыцарь, которому уже некуда было дальше падать в собственном унижении, кричал, что хочет в тюрьму, хочет на графский суд, потому что запятнал свою честь и руки. Брату Гальярду пришлось выплеснуть ему на голову остатки воды из кувшина… кувшина, который так удивительно помог ему вспомнить нечто, мучившее с первого же дня в Мон-Марселе. Когда Арнаут де Тиньяк был худо-бедно успокоен и препровожден наверх, во временную тюрьму собственной опочивальни, франкский сержант Ролан наконец сообщил монахам, что хотел. А именно — что трое из его людей на разных тропах, ведущих от деревни, сегодня встречали Бермона ткача, который вроде как прогуливался по скалам. Улиток, понимаете ли, искал, да все по кромке леса, и на франков весьма недружелюбно поглядывал.