Катары

Так продолжалось еще три или четыре недели. Таким образом, на восьмом месяце этой нелегкой осады, в мае 1218 года, войска «благородного графа» были все на том же месте, но потеряли немало солдат. И тогда Монфор, посоветовавшись с кардиналом-легатом, принял серьезное решение — отказаться от намерения завладеть Тулузой, а вместо того разрушить ее квартал за кварталом, дом за домом, камень за камнем. Он без промедления задал работу плотникам, велев им строить деревянные башни, чтобы штурмовать укрепления, и ставить катапульты и камнеметы, чтобы обстреливать городские стены. Через три или четыре дня из ближнего леса вылетел конный гонец — «веселый и радостный», как сказано в «Песни о крестовом походе», — с вестями, которые воодушевили Монфора: епископ Фульк и графиня Алиса скачут к нему во весь опор вместе с доблестным генералом, отличившимся в битве при Бувине [124], Мишелем де Арном, и еще двумя или тремя героями, также сражавшимися за короля Франции [125], в сопровождении «сотни тысяч крестоносцев [126]», которые завтра, по их уверениям, заставят содрогнуться стены Тулузы.

«Благородный граф» вздохнул с облегчением. «Наконец я спасен», — произнес он, устремляясь навстречу этому новому крестоносному подкреплению, а вокруг уже раздавались крики радости. Назавтра, выйдя к войскам, которые теперь прибывали к нему бесперебойно, он сказал: «Сеньоры, если вы возьмете Тулузу, вы получите в изобилии все, чего только можете пожелать: этот город — истинный кладезь сокровищ, неисчерпаемый кладезь; советую вам приготовить большие и прочные повозки для того, чтобы все это увезти, когда вы победите».

На этот раз решительное сражение, казалось, близилось. Крестоносцы были готовы вступить в бой и с удовольствием встречали подкрепление, которое теперь непрерывно стекалось на берега Гаронны. Для них, особенно с таким полководцем, как Монфор, слово «подкрепление» означало близкую победу, а значит, и близкую добычу, и лица их озарились радостью. Что же касается тулузских баронов, те наспех собрались и с оружием в руках поспешили к рвам, палисадам и заставам, в то время как лучники расходились по местам; они уже слышали тяжелую поступь крестоносцев Монфора, которые молча шли вперед под майским солнцем, игравшим на их щитах и кольчугах. Вскоре крестоносная армия остановилась и принялась разглядывать обе «Тулузы», старую, огромную и величественную, с ее прославленными стенами, и новую, над Гаронной, с теснящимися у подножия городских стен лодками и судами.

Монфор встал перед ними. Люди перестали шептаться, воцарилась тишина. Граф велел одному из своих пажей снять с него шлем, а потом стал объяснять своим баронам, как следует правильно вести осаду.

«Господа, — произнес он, — вы собрались здесь,

чтобы послужить вашей Церкви и победить этот город.

Идите же вперед. Расставьте ваших людей

в предместье Сен-Сиприен, на берегу реки.

Тогда осажденные будут надежно окружены

и не смогут ни выйти, ни получать припасы.

Оголодавших, зачахших, мы без труда победим их.

Если мне, наконец, дано будет покорить Тулузу,

вы разделите между собой ее добро и сокровища.

Мне ничего не надо. Мое единственное жгучее желание —

не оставить здесь ничего, кроме мертвой плоти и праха».

(ПКП, 196)

По рядам собравшихся баронов пролетел шепот, и один из них, Амори де Краон, выступил вперед и заговорил, желая предостеречь Монфора от чрезмерной поспешности: «Мы устали, и наши кони доведены до изнеможения; дайте нам набраться сил, и тогда мы пойдем в бой храбро, как и должны; выкопанные нашими врагами рвы до краев заполнятся их телами, мы возьмем город и отдадим его вам».

«Идите спать, бароны, завтра поговорим», — решил Монфор.

В лагере противника готовились отразить штурм, намечавшийся со всей очевидностью. Тулузские бароны собрались на совет, чтобы поговорить о том, как строить оборону. Сир Роже-Бернар, сын графа де Фуа [127], успокоил остальных: их дело — правое, их город стоит крепко, их сеньор, Раймонд VI, — честный и надежный, Иисус любит тулузцев, сказал он. Вскоре крестоносцам, которые напали на Тулузу, придется на собственной шкуре испытать, из какого камня вытесаны их души: