Катары

Епископ Йоркский, как покажет дальнейший ход событий, предвидел верно. Тем не менее участники собора путем голосования заставили папу лишить Раймонда VI его владений и передать все его имущество и титулы Монфору. В апреле 1216 года французский король утвердит титулы герцога Нарбоннского и графа Тулузского. Раймонд VI утратил практически все свои владения, а граф де Фуа был «ободран до костей», как говорится в «Песни о крестовом походе». Тот и другой решили в последний раз поведать о том, в какое смятение привела их такая несправедливость; здесь следует прочесть строки, которые посвятил их горестям автор «Песни о крестовом походе» (лессы 151 и 152), поскольку они помогут нам понять, с каким неистовством жители Лангедока, в особенности тулузцы, отстаивали не столько свою веру — многие из них не примкнули к катарской ереси и остались добрыми католиками, — но свою независимость, свою культуру и свой язык. С этой точки зрения альбигойское восстание представляется в куда большей степени явлением, предшествующим современным антиколониальным и националистическим восстаниям, какими были когда-то восстание индийцев против англичан во времена Ганди или алжирское восстание против французской колониальной политики полвека назад.

А теперь вернемся к окончательному приговору, вынесенному папой Иннокентием III в конце Латеранского собора. Сказав, что ему приходится подчиниться («Пусть Монфор правит, если может, страной, которую завоевал»), папа прибавил, обращаясь к графу:

«Держись, я знаю свой долг,

дай мне подумать, Правосудие свершится.

Я верну тебе твое добро, если оно было отнято

несправедливо.

[...]

Если Господь сохранит мне жизнь и позволит мне править

по сердцу, твои права будут вскоре тебе возвращены.

Тебе не придется жаловаться ни на меня, ни на Него.

Что до дурных прелатов, меня принудивших,

они еще увидят, эти разбойники, каково иметь со мной дело.

Хотел бы я, чтобы ты покинул меня с уверенностью,

что всякое правое дело — Божье дело!

Оставь сына в Риме. Доверь его мне

на время, пока я найду для него подходящие земли!»

«Сир, — отвечал граф, — твоей святой доброте

я вверяю себя самого, моего сына и мое добро».

Тогда Раймонд-Роже де Фуа взмолился, стал просить

папу вернуть ему его добро. «Хорошо, — ответил тот. —

Храни вас Господь, сеньоры». И простился с ними.

Граф и его сын со вздохом обнялись:

один оставался [ в Риме], другой уезжал. Мессир тулузский

с первыми лучами солнца покинул святой город.

Он остановился в Витербе [107], где праздновали Рождество.

К ночи к нему присоединился Раймонд-Роже де Фуа.

Оба отпраздновали там рождение божественного младенца,

затем граф отправился в собор Сан-Марко, в Венецию,

помолиться на могиле, в которой покоится евангелист.

Наконец, он прибыл в Геную, где стал ждать сына,

оставшегося при папе.

(ПКП, 151)

Поездка в Рим тулузского наследника, лишенного своего феодального наследия, не пропала даром: взамен утраченных им владений папа, «желая утолить его голод», подарил ему Бокер, землю Аржанса (между Нимом, Авиньоном и Арлем) в Венессене и, делая это, сказал ему: «До тех пор, пока мы не увидим, заслуживаешь ли ты большего, Симон будет править всем остальным». Юный Раймонд VII отказался.

«Святой отец, — непреклонно произнес он, — мне нестерпимо делить мою землю с этим человеком, Иисус не может такого допустить; отныне оба мы можем жить лишь ради того, чтобы победить иди умереть: один будет править на земле, другой опустится в гробу на глубину нескольких футов. Мне ничего от тебя не надо, кроме твоего благословения и страны, которую я завоюю».

«После самой непроглядной ночи наступает рассвет, — ответил ему на это папа Иннокентий III, — не забывай об этом, и да сопровождает тебя повсюду сладчайший Иисус, пусть Он исполнит твои желания и охранит тебя от всякого зла».