- Палаты должны быть послушны верховной власти.
- Должны.
- А власть должна слушаться голоса патриотов.
- Да, патриотов.
- Итак, церковь разделяет наши взгляды.
- Церковь разделяет... благословляет.
Его преосвященство делает благословляющий жест, торжественно прощается и торжественно уносит свое накрахмаленное тело из кабинета хлебного короля.
Лицо Ундерлипа тотчас же размораживается, и он, приоткрыв дверь, звенит:
- Ди-ди-дим... Кто следующий?
В промежутке времени, пока входит следующий, Ундерлип хлопает себя по тому месту визитки, где находится боковой карман с бумажником, смеется:
- Ха-ха-ха! Церковь. С божьей помощью.
Следующий - Редиард Гордон, директор "Ныо-Йоркского Вестника". Весь в устремлении вперед. Куда угодно и что угодно.
- Я доволен вами, мистер... Дри-ди...
Верхняя половина туловища Редиарда Гордона устремляется к Ундерлипу, тогда как нижняя, утвержденная на желтых массивных ботинках, остается на месте:
- Мистер, наша газета...
- Моя газета, - поправляет Ундерлип.
- Ваша газета, мистер, завтра открывает кампанию за высокие пошлины на иностранный хлеб.
- Отлично, мистер. Высокие пошлины - дорогие цены, дорогие цены большие дивиденды, большие дивиденды... Ди-ри-ди-дим...
- Хи-хи-хи!
Ундерлип отпирает правый ящик письменного стола.
В правом ящике - белые пакеты, и в каждом пакете цветные бумаги с водяными знаками и затейливыми подписями членов правления акционерной компании "Гудбай". Акции. Один такой пакет он протягивает Редиарду Гордону.
- Завтра общее собрание акционеров. Есть оппозиция. Здесь сто акций, мистер. У вас будет сто голосов, мистер. Сто голосов против оппозиции.
Редиард Гордон прижимает пакет к сердцу.
- Есть, сэр. Позвольте выразить...
- До свиданья. Ди-ди-ди!
Следующие и еще следующие. Ундерлип опустошает свой ящик с пакетами и умножает число голосов против врагов своего правления. Ну-ка, прикинем, дри-ди-ди! Его преосвященство стоит пять тысяч акций.
Когда из собрания акционеров его преосвященство подаст голос, то это будет не один голос, а пять тысяч голосов, черт возьми! А эта куриная нога? Сто голосов. Закон? Ундерлип раздает голоса из ящика своего стола с глазу на глаз и плюет на закон. У правления остается законное число акций. Комар носа не подточит. Ди-риди-дим.
А на улицах, а на бульварах, а в скверах манифестируют чистокровные американцы, патриоты с оркестрами и полосатыми флагами. Они горланят, не переставая, "Янки-Дудль", и вместе с ними, выхаркивая остатки своих легких, орет, задыхаясь, чахоточный Сэм. Удушливые газы съели его легкие на войне, в груди Сэма сидит немецкая пуля. Сэм не обедал сегодня, не обедал вчера, не обедал... Давно не обедал.
У Сэма кипит желчь. Баста! Надо выгнать из Америки всех зеленых немцев, поляков, евреев. Тогда будет работа, и Сэм будет обедать каждый день. Еще надо свернуть головы всем этим жирным акулам, которые живут в мраморных дворцах и устраивают локауты.
- Америка американцам! - хрипит Сэм.
- У-ра! - подхватывают вокруг него.
- Долой миллиардеров! - выбрасывает Сэм из своей голодной души.
Что он кричит? В него вонзается пара десятков глаз, таких же голодных и таких же злых, как его глаза. Чья-то рука впивается в его плечо и трясет его:
- Что ты крикнул? Ты социалист?
Сэм возмущен:
- Я социалист?! К черту красных, розовых, желтых! Я не получу от них жратвы.
- Кто же ты такой?
- Истый американец. Америка для американцев.
- Но ты горланил: "долой миллиардеров".
- Ну да, долой этих пиявок. Ведь я безработный. Два года без работы.
- И я.
- И мы.
- Компания "Гудбай" вышибла меня из фермы, - говорит серый мужиковатый парень с бычачьими глазами и орет громовым голосом:
- К дьяволу миллиардеров.
- Правильно! Правильно! - подхватывают несколько голосов.
Сзади напирают новые и новые кепки и котелки, и Сэма и мужиковатого парня уносит толпою вперед, в желтый тусклый туман.
На экране, в витрине редакции, горят огненные буквы, они кричат на всю улицу:
Америка для американцев!
высокие пошлины на
иностранный хлеб
мы не дадим наживаться иностранцам
мы не дадим вывозить наше золото новость!!! новость!!!
читайте вечерний выпуск!
пожар в Филадельфии
авария в океане
тысячи тонн хлеба для океана
вечерний выпуск стоит
пять центов
Толпа несет Сэма. У витрины "Вестника" - затор.
У Сэма вскипает желчь.
- Ха-ха! Золото? Пусть вывозят мое золото!
- Браво, парень, браво! - трещат кругом ладони. Пусть вывозят наше золото. Начхать!
Но у Сэма есть еще кой-что. Вместе с кровавым плевком он выбрасывает:
- Х-хе! Америка для американцев, а какие американцы будут покупать дорогой хлеб?
- Откуда ты взял это, парень? - раздаются недоуменные возгласы.
И Сэм, сам того не подозревая, повторяет доводы Ундерлипа:
- Высокие пошлины - высокие цены. Ко всем чертям высокие пошлины!
- Долой!
- Бей!
Вложив два пальца в рот, какая-то кепка оглушительно свистит: Фю-юить! Долой! Бей! Долой!
Камень летит в витрину "Вестника", звенит стекло. Экран гаснет. На ступенях редакции, в озарении дугового фонаря, коротенькая, круглая фигурка КингстонЛиттля. Тише! Тс-с!