Катастрофа

– «Теперь», – повторил Око-Омо. – Прежняя пацифистская болтовня – прежняя буржуазная подлость. И тогда, и теперь мир требовал классовой борьбы, непримиримости к тем, кто противится равенству!

– Все истины разрушены катастрофой!

– Ни одна из истин не разрушена, – возразил незримый Око-Омо. – Правды не существует без людей, это верно. Но мы живы. Значит, жива правда. И правда эта – все та же правда, которой так и не получили люди… Теперь мы живем иначе, – мы действуем и от всех друзей требуем действий. Мы не допустим более болтовни. И средство – равенство. Его у нас не было…

Я готов был броситься на Око-Омо и его прихвостней и разорвать их в клочья. Катастрофа переменила облик мира, а они тянули старую волынку. Они мне путали карты, лишали смысла мою пророческую миссию. Я знал, что Око-Омо никогда не согласится со мной. Мои идеи были близки к его идеям, но в то же время и противоположны. Око-Омо украл мои идеи, но, как всякий раб, не понял их…

– Что ты лично от меня хочешь? – спросил я.

– Лично – ничего, – помолчав, сказал Око-Омо. – Коммуна, интересы которой я выражаю этот месяц, нуждается в продовольствии, воде и оружии… Я знаю, в убежище этого добра в избытке. Вы должны помочь нам…

«Что он, с ума спятил? С какой стати я должен делиться бесценными, невосполнимыми благами? Кто они мне? И даже если бы были братьями, я бы еще крепко подумал… Разевать рот на чужое – разве это не империализм, о котором трещал Око-Омо?..»

– В убежище тоже коллектив. Я не имею права распоряжаться припасами… Или вы замыслили захватить убежище? Применить насилие, отнять воду и продовольствие, а людей убить?.. Но как это называется?..

Я говорил зло, захлебываясь в своей неприязни, и этого, конечно, нельзя было не заметить. Я понимал, что навлекаю на себя опасность, но я не боялся этих голодранцев. Входной ключ был спрятан мною – по инструкции – в отвинчивающийся каблук ботинка. Но не каждый, далеко не каждый сумел бы отвинтить этот каблук. Тут были свои секреты, придуманные досужими мастерами еще до катастрофы.

– Не все погибло от прежнего, – прокашлявшись, сказал Око-Омо, – не все. Но прежнее право, построенное на признании преимущества одних за счет других, его больше нет. Нет и морали, освещенной этим правом… Мы просим вас о посильной помощи, потому что она нам жизненно необходима. Мы умираем от голода и жажды, а у вас излишек, созданный отнюдь не собственными трудами…

– Но почему ты считаешь, что у вас больше прав на выживание, чем у других? – меня колотило от бешенства. – Речь идет о спасении человека как такового. Стало быть, надо обеспечить выживание тех, кто имеет шансы!..

– Вопросы можно продолжать до бесконечности, потому что они основаны на неверном понимании ситуации. И прежде человечество могло спастись только как целое. Только как целое оно может спастись и теперь. Сколько бы нас ни было, мы не смеем обрекать на смерть одних ради выживания других. Отныне все равны, и наш первейший долг – защитить равенство. Мы не хотим повторения прежней подлости, когда преимущества кучки заговорщиков привели к гибели всех… Мы признаем право на выживание лишь за теми, которые признают это право за другими. Эпоха эгоизма и неравенства исторически завершена. За нее уплачено слишком дорого… Если вы там, в убежище, не захотите по-братски разделить доставшиеся вам блага, мы разделим их сами, потому что у вас нет на них никаких особых прав. Эти блага захвачены в условиях дискриминации слабых. Эпоха односторонних преимуществ завершена…

Я понял его. Я понял, что Око-Омо и его люди – смертельные мне враги, что я уже вступил в борьбу с ними и в этой борьбе оправданы любые средства.

– Мистер Фромм, – сказал молчавший доселе Игнасио, – у вас есть ключ от убежища?

– Ключа нет, – схитрил я. – Мы уговорились, что мне откроют. Впустят меня…

– Хорошо, мы пойдем вместе, – сказал Игнасио.

– Это опасно. Нужен противогаз.

– У нас четыре противогаза.

Меня загоняли в тупик. Но я не собирался уступать! Нет, не собирался!

– Имейте, однако, в виду, что из убежища можно наблюдать всех, кто приближается к люку. Если они увидят, что я не один, они не откроют. Так мы условились…

– Кто в убежище?

Они ловили меня, располагая какой-то информацией, я чуял это нутром. Лучше всего в целях лжи было использовать искаженную правду.

– В убежище Гортензия и Луийя… И еще мужчина из бывшего окружения Такибае.

– Тогда все в порядке, – сказал Око-Омо. Но как-то неопределенно сказал, со скрытою мыслью.

– Не думаю, – возразил я. – Даже Гортензия и Луийя – уже не те люди, что были прежде. Совсем не те.

– Все мы не те, – сказал Игнасио, – все мы наново родились.

– Не будем терять времени, – сказал Око-Омо. – Игнасио, прекращайте подземные работы. Пусть все соберутся здесь. Возьмешь троих, наиболее крепких, и пойдете к убежищу. Сейчас нужно экономить силы.

Игнасио и тот, что задержал меня, – оба они ушли.