Катастрофа

Я осмотрел земляную печь и пошел в хижину, выстроенную специально для нашего приема. Утомленные гости, рассевшись на циновках, ожидали угощения. Вахины в коротких юбчонках-тапа вскоре принесли бамбуковые сосуды с хмельным напитком из кокосового молока, свежее рыбное филе, плоды авокадо и пухлые, действительно вкусные лепешки из кукурузной муки, смешанной с яйцами чайки масиго.

Меланезийки едва-едва понимали пиджин. Они не могли принять участия в общей беседе, и их решили угостить отдельно. Но все переиначил Верлядски. Он раньше всех приготовился есть и уже запихнул за несвежую майку салфетку, которую носил при себе в особом футляре. Не обнаружив, однако, подле себя крутобокой толстушки, он возмутился:

– Исключая полицию и сыск, я более всех знаком с местными обычаями! Если мы не угостимся с женщинами сообща, нам ни за что не заманить их потом на танцы! Клянусь честью, они не простят неблагородства. Или мы колонизаторы времен Изабеллы?

– Конечно, – после паузы сказал Кордова, – мы не заинтересованы в осложнениях с местными жителями. Напротив, мы должны быть для них примером культуры и цивилизации.

– Все люди – дети господа, и разделение на касты – верх предубеждений, – добавил Ламбрини. – Не следует отделяться.

Провести переговоры с вахинами поручили полковнику Атанге. Он довольно быстро вернулся с шестью женщинами. При свете керосиновых ламп они выглядели уже не так соблазнительно, как в таинственных сумерках. Простые крестьянки, знакомые только с хозяином плантации, они подчинились приглашению, как приказу. Лица их были хмуры.

– Чем они испуганы? – спросил Герасто.

– Тут только что прошел патруль, – объяснил Атанга. – Женщины боятся, что будут стрелять в их поселке. Они хотят домой.

Герасто переглянулся с Кордовой:

– Объясните им, что партизан в этом районе нет. Это обычный патрульный рейд правительственных войск…

Все принялись за еду, но как-то вяло, без прежнего энтузиазма. Герасто распорядился, чтобы добавили спиртного.

Захмелевшая Гортензия, чтобы развеселить публику, переоделась в орнаментированную тапу…

И тут послышались будто взрывы. Все притихли. Под толчком ворвавшегося ветра качнулся и заскрипел свисавший с балки фонарь.

Вахины вскочили на ноги.

– Это гроза, – сказал Герасто. – Никому никуда не уходить! В такую темноту через джунгли не пройдет ни один человек!

Атанга поговорил с чернокожими красотками, округляя глаза и повышая голос.

– Они готовы уйти, сэр.

– Скажите им, что духи тьмы причинят им большие несчастья.

Совсем близко ударил разряд молнии. Голубой свет, пульсируя, несколько секунд озарял все вокруг. Ливень обрушился на тропический лес, на хижину, и его шум поглотил наши слабые голоса.

Словно извиняясь перед Кордовой за дождь и за тревогу вахин, оставивших в поселке своих детей ради заработка, какой им, верно, пообещали, Герасто призвал всех успокоиться и вернуться к столу. Но тут выяснилось, что наспех сделанная хижина не защищает от дождя.

– Господа, – Герасто принял новое решение, – предлагаю вернуться на мое ранчо, где каждого из вас ждет отдельная комната с сухим потолком и теплой подушкой!..

Отплывали группами. При сплошном ливне свет фонаря был почти бесполезен. Но свет ободрял и служил маяком. С катера отвечали вспышками прожектора.

С вахинами пришлось повозиться. Чтобы не привлекать внимания к драматическим сценам, ими занялся сам Герасто со своими прислужниками. Бедных женщин силой загнали в шлюпку.

Едва все перебрались на катер, дождь прекратился. С помощью прожектора удачно прошли рифы. К счастью, море было спокойно. Деловито стучал двигатель. Мелко дрожала стальная коробка катера. Вот-вот должен был объявиться сигнальный огонь на бетонной вышке возле виллы Герасто. Впереди меня дремал Ван Пин-ченг, за спиной слышались обрывки пьяной болтовни между Макилви и Дутеншизером. Макилви убеждал художника в том, что он никакой не художник, а аптекарь, его подлинная фамилия Дукатеншайзер и он преступник, разыскиваемый Интерполом как злостный перекупщик героина. Сникший Дутеншизер временами взрывался непристойными ругательствами, называл Макилви цеэрушником, которого рано или поздно повесят за ноги…

Я думал, гости тотчас разбредутся на ночлег. Но едва в большом зале стали накрывать стол и включили музыку, мужчины поспешно разобрали меланезиек. Макилви усадил свою вахину в кресло и влил в нее добрую порцию неразбавленного джина. Ту же операцию со своей вахиной проделал Верлядски.

Меланезийки были печальны, но, опьянев, согласились потанцевать. И все мужчины тоже танцевали, обнажившись до пояса.

По углам курили марихуану. Предстояли оргии. Кое-кто уже начал выбираться из зала.

Взяв ключ от своей комнаты, я вышел во двор и сел на скамейку, опустошенный, ошеломленный заурядностью попойки. Пытаясь успокоиться, я вслушивался в звуки тропической ночи. Вздыхал океан. Ухали, дробясь, волны у линии рифов, сплошным гулом гудел прибой. Попискивали на высоких нотах летучие мыши или неизвестные мне насекомые. Кто-то растворил в доме освещенные окна – хлынула музыка из зала. Старая джазовая мелодия «Как высоко в небе луна».