Катастрофа

– Сила террористов в том, что они убивают наших солдат, – продолжал Атанга, раздувая ноздри. – Но завтра или послезавтра ситуация изменится. Нам обещают чудодейственные препараты. Приняв его, солдат теряет болевые ощущения, становится бесстрашным. Можно отрубить ему руку и оторвать челюсть, он будет сражаться. Тот же робот, только из мяса. Более дешевый и более ловкий.

– Вы опробовали препарат в действии?

– Пока нет, – ответил Атанга. – Это утверждает концерн, который его производит. Солидные люди, у них миллиардные прибыли, им можно верить. Правда, у препарата есть некоторые неудобства, так сказать, побочные действия, но с этим уже приходится мириться… Позднее люди переживают депрессию с позывами к самоубийству. Недельку-полторы их нужно продержать в наручниках, но потом они вновь пригодны для ловли тигров, – полковник Атанга отхлебнул вина и, забывшись, звучно прополоскал им рот. Кожа его лоснящегося лица, на которую падал свет через цветные витражи, отливала то зеленоватым, то синим.

– Изобретение, подобное названному, поощряет агрессию, – сказал я. – И еще более сокращает шансы на разоружение.

Сэлмон укоризненно покачал головой. Его переполняла веселая ирония.

– «Тотальная ядерная война – высшая степень сумасшествия». Так сказано в заключении экспертов ООН. И это правильно. Разве можно обывателю говорить что-либо иное? Да он, не дай бог, переполошится, вообразив, что правительства не очень-то и пекутся о его безопасности!.. Общественность должна чувствовать себя хотя бы в минимальных комфортных условиях. Их и создают с помощью подобных формул. А правда нечто иное: война – самая реальная перспектива. Ее готовят умные люди. Умирать не хочет никто, но, помилуйте, смерть – самое справедливое начало в жизни. Смерть приходит и к богатому, и к бедному, и к больному, и к здоровому, – абсолютное равенство!..

«Да, смерть приходит ко всем, но от этого тираны не становятся на одну доску с узниками концлагерей, больной бедняк не уравнивается с цветущим ростовщиком!..»

– Народ – травка на газоне, – уверенно развивал свою мысль Сэлмон. – Народ нужно время от времени постригать, истреблять, чтобы он не старел и не дурел от сытости. Каждый организм знает предельный срок службы. Государство, народ – тоже организмы, и нет ничего удивительного в том, что одни народы и государства гибнут, а другие нарождаются. Это – история…

– Я слышал, – заговорил Такибае, ни на кого не глядя, – что ваши соотечественники, мистер Сэлмон, будто бы уже построили несколько космических кораблей, каждый из которых берет на борт 60 пассажиров. В случае ядерной войны корабли взлетят в космос, где переждут время интенсивных облучений, пожаров и разрушений.

Мне показалось, что Сэлмон пришел в ярость.

– Не знаю. Технически это довольно просто.

– Практически, однако, чепуха, – сказал Такибае. – В случае войны атакам подвергнутся прежде всего космические объекты… Наш писатель, возможно, и прав, говоря о разоружении.

– Иллюзия, – бесцеремонно оборвал его Сэлмон. – Главный вопрос, который я вижу на повестке дня ООН, – сохранение сексуального потенциала мужчин. Именно тут подрывается интерес к подлинной жизни и стимулируются ее заменители – псевдоинтеллектуальная болтовня и прожектерство. Мы должны преодолеть узкий взгляд на сущность политической жизни. Нет классов, нет социальных групп, заинтересованных в войне, есть неполноценные, которые осознают свою неполноценность и, теряя один смысл жизни, ищут другой…

Передо мною сидели люди, облеченные властью, влиявшие на судьбы тысяч других людей. Временами казалось, что Сэлмон и Атанга грубо шутят, потому что слишком пьяны… Но нет, они не были слишком пьяны… Вслушиваясь в их речи, я все более убеждался, что они гораздо глупее толпы, какая поневоле утвердила их власть, надеясь, что ответственность даже в ничтожном человеке пробудит его высшие возможности. Эти типы не знали ответственности. Их демагогия таила в себе зло, какое неминуемо должно было опрокинуть вселенную…

Атанга жевал, задрав вверх лоснящееся лицо.

– У каждого человека должна быть своя щель, через которую он мог бы сноситься с потусторонним миром. И эта щель не должна закрываться!

– Утехою должен быть наполнен каждый миг жизни, – одобрительно кивал Сэлмон, – мы все протухли политикой и мыслим вывесками: голлизм, алкоголизм, колониализм… Да подайте мне что-либо из этого на блюде!

– Вот именно, – подхватил Атанга, – чтобы учесть реальность, нужно отказаться от старого наследства… Вы уже не обижайтесь, ваше превосходительство, – обратился он к Такибае, с застывшей улыбкой на лице следившему за попугаем, – вы уже не обижайтесь, но мы многое переменим!.. Что такое самостоятельность? Это когда мы, правительство, можем расходовать средства по своему усмотрению… Веселиться, веселиться – все прочее протухшая политика!.. Знаете, мистер Сэлмон, у нас на острове некогда жило племя такуа. Они поклонялись солнцу. У них были сплошные табу. Они жили вяло, ни с кем не враждовали и однажды перестали плодиться!