Катастрофа. История Русской Революции из первых рук

«Вина» России состояла в том, что все последствия — психологические, политические и экономические — военного напряжения и истощения проявились задолго до того, как они проявились на Западе. И Запад, победив свои военные и послевоенные трудности, так и не понял и не смог понять смысла и сути чрезвычайно болезненного и сложного процесса разложения старой социальной ткани в России, процесса, переживаемого в более мягких условиях, сформировавшимися после войны во всех воевавших европейских странах.

Ради своей победы Германия в 1917 г. прислала нам Ленина и помогла отравить Россию большевизмом. Ради победы союзников и с таким же рвением некоторые из союзников подрывали национальное, революционное Временное правительство России. Немцы считали, что на войне все средства хороши, а союзники исходили из того, что после исчезновения царского правительства они могут делать в России все, что им заблагорассудится.

Такое отношение могло быть, пожалуй, вполне естественным с точки зрения интересов Германии или, скажем, Англии. Но борьба за свободу и независимость России, которую мы тогда вели, от этого не становилась легче.

Ключ к пониманию тех тяжелых трудностей, которые пережила Россия в период революции и переживает до сих пор, надо искать в той сложной и порой двусмысленной международной обстановке, какой она была во время войны.

Глупо говорить, как это делают некоторые, что Россия была непригодна к свободе и всем своим прошлым была подготовлена к варварству большевизма.

Россия царской эпохи действительно была политически отсталой страной. Это неоспоримая истина. Но ее национальная культура, ее общественный строй, ее экономическое развитие, ее духовные идеалы находились на очень высокой плоскости развития, в которой не было места для зоологических опытов Ленина.

Более того, начиная с русско-японской войны и освободительного движения 1905 г., после учреждения представительного законодательного собрания, Россия как будто взрослела политически. Перед мировой войной уже не было сомнения в том, что переход России от полуконституционного абсолютизма к парламентарной демократии — дело нескольких лет.

Война прервала здоровое политическое развитие России.

Большевистская реакция, рожденная кровью и ужасами войны, отбросила Россию на столетие назад.

Однако в борьбе за здоровую и свободную Россию русский народ отвоюет свое законное место в семье народов.

Могу добавить еще один момент. В своем повествовании о событиях 1917 г. я вынужден говорить о себе больше, чем хотел. Этого нельзя было избежать, говоря о главных актах революции. Однако на протяжении всего периода своей деятельности Временное правительство всегда было подлинным орудием выражения подавляющего большинства организованных политических сил страны. Поэтому имена вождей первого русского республиканского правительства суть не что иное, как псевдонимы той России, которая упорно боролась за свое национальное существование на основе свободы и независимости.

В заключение я хочу сказать, что появление этой книги на английском языке произошло благодаря очень любезному и внимательному содействию моих друзей, мистера Джозефа Шаплена и мистера А. Дж. Сэка, которым я глубоко обязан.

Александр Керенский,

Нью-Йорк

Глава I Четыре дня, покончившие с российской монархией

В понедельник, 27 февраля 1917 г., около восьми часов утра, меня разбудил голос жены:

— Вставай! Звонил Некрасов. Дума распущена, Волынский полк взбунтовался и выходит из казарм. Тебя срочно зовут в Думу.

Восемь часов — это раннее время для моего распорядка, так как я имел привычку работать до трех или четырех часов утра. Политическая обстановка за последние дни стала угрожающе бурной, и прошло несколько минут, прежде чем я понял все значение сообщения Некрасова. Меня это потрясло, но я скоро понял или, вернее, почувствовал, что решающий час пробил.

Я вскочил, быстро оделся и поспешил в Думу — дорога занимала пять минут пешком.

Моей первой мыслью было продолжить заседание Думы и установить тесную связь между Думой, армией и народом.

Не знаю, просил ли я жену позвонить Соколову — другу, жившему рядом с казармой, или передал известие через кого-то, кого встретил по пути в Думу, но я сделал все возможное, чтобы связаться с ним. Волынский полк взбунтовался без видимого плана и цели. Я пытался добиться того, чтобы полк и другие мятежные части, расквартированные вокруг, собрались в Думе. Позднее Милюков рассказывал мне, что, проходя мимо казарм около девяти часов утра, он видел, как некоторые из наших политических друзей призывали волынцев присоединиться к нам в Думе.

Сцена уже давно была готова для окончательного крушения, но, как это обычно бывает в подобных случаях, никто не ожидал, что оно произойдет именно утром 27 февраля. Как мог я, например, догадаться, выбегая из своей квартиры, насколько изменится мое положение, когда вернусь в нее? Как я мог представить, что никогда больше не вернусь домой, более чем на два-три часа?