Катастрофа Московского царства

Относительно бывших боярских холопов «Приговор» подтвердил крепостнические правила конца XVI века: «Надлежит по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам». В «Приговоре» ничего не говорилось о бывших холопах и крепостных, ушедших в казаки, и как должна была решаться их судьба – неизвестно. Правда, ранее в грамотах ополчения этих людей обнадеживали обещанием: «А которые боярские люди крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сумнения и боязни, всем им воля и жалование будет, как и иным казакам». Но это было в период сбора ополчения под Москвой, и отношение к бывшим зависимым людям могло поменяться.

В целом «Приговор» от 30 июня 1611 года был шире болезненных отношений между дворянской и казачьей частями ополчения. Прежде всего отметим, что написан он по «боярскому и всей земли приговору». Подмосковное правительство претендовало на роль верховного арбитра в устроении Московского царства, отвергая какое-то значение Боярской думы и королевской администрации. «Приговор» стремился вернуть основы прежнего правопорядка и отменить злоупотребления Смуты. Предписывалось раздавать поместья по прежним окладам, конфисковать земли у тех, кто забрал себе лишнее, и передать безземельным служилым людям. Было решено «убавить» земель у тех, кого «не по мере и не за службу» жаловали в Москве, Тушине и Калуге, отобрать земли, пожалованные королем и от имени королевича или захваченные «самовольством» (таким образом, ополчение отказывалось от Владислава). Тем же, кто ныне служит «в полках» под Москвой и не имеет земель, было решено давать поместья из конфискованных имений. Церковные земли раздаче не подлежали, вдовьи поместья и доли малолетних детей необходимо было выдавать «на прожиток» по-прежнему, вотчины, данные за «московское осадное сидение», подтверждались, земли, утраченные в западных уездах из‐за польско-литовской оккупации, необходимо было компенсировать. Также создавались «в полках» Поместный, Рязрядный, Разбойный, Земский приказы и Приказ Большого прихода, «потому, как преж сего на Москве было». Провозглашались строгость и легитимность законодательства:

А смертною казнью без земскаго и всей земли приговору бояром не по вине не казнити и по городом не съсылати и семьями и заговором ни кому ни кого не побивати и недружбы ни которые ни кому не мстити.

Эта статья «Приговора» восходила к крестоцеловальной записи Василия Шуйского, которая, как видим, отнюдь не канула в Лету.

Документ завершался положением о том, что, если бояре, выбранные «ныне всею землею для всяких земских и ратных дел в правительство», окажутся неспособны «чинити» дела «в правду», их можно переменить и «в то место выбрати иных». Данная статья имеет принципиальный характер. Она стала результатом демократизации власти в Смутное время. Сама конструкция, при которой власть переходит к боярам, еще как-то соответствовала традиционным представлениям о лестнице чинов. Если нет царя, следующий легитимный носитель власти – бояре. Однако ответственность бояр перед «всею землею» и возможность их смены представляют собой новацию, отражающую возросшую роль земского, в первую очередь уездного дворянского движения.

Программа, изложенная в «Приговоре» от 30 июня 1611 года, не помогла установлению компромисса внутри ополчения. По оценке С. Ф. Платонова, «Приговор» «стремился удержать и укрепить старый московский порядок отношений без всяких, или почти без всяких уступок вожделениям вольного казачества».

Казаки могли считать себя обделенными, а дворянство, в свою очередь, было недовольно своеволием и разбойничьими вылазками казаков. Желая остановить грабежи, Ляпунов распорядился «воров казаков имать и присылать под Москву, а иных воров, на кого приедут, с ними биться и от своих животов побивать». Это привело к открытому конфликту. Воевода М. И. Колодкин-Плещеев схватил, вероятно во время грабежа, 28 казаков и приказал их утопить. Подоспевшие на помощь казаки выручили собратьев, привели в стан ополчения, созвали круг и стали «шуметь», намереваясь убить Ляпунова. Тот уже собрался было бежать в Переяславль-Рязанский, но поддался на уговоры и остановился в острожке у Никитских ворот.

На следующий день казаки вызвали Ляпунова в круг, кричали на него, показывая грамоту якобы за его подписью с призывом убивать казаков, и наконец зарубили саблями (22 июля). Жуткая и напрасная смерть земского лидера возмутила даже его старинного недруга, бывшего королевского окольничего И. Н. Ржевского. Он выговорил казакам: «За посмешно де Прокофья убили, Прокофьевы вины де нет», – и тут же был убит.