Катастрофа отменяется

— Ничего, ничего, потребсоюз мы тоже пошевелим, что-нибудь разыщем! — И, взяв Чердынцева за рукав, потащил за собой.

— Я буду у Фатимы, — спокойно сказала Тамара, как будто он действительно имел право спрашивать о каждом ее шаге.

— Что, она пронзила и ваше сердце? — усмехнулся Адылов.

— Почему — пронзила?

— Ну, я же не слепой! Кто больше всех вчера волновался? Вы не скажете, я скажу. Малышев волновался. Чердынцев волновался. Галанин и Каракозов волновались.

— А вы? — насмешливо спросил Чердынцев.

— И я тоже! — простодушно ответил Адылов. — Но по другому поводу. Мне ее редактор звонил. Просил помочь. Она у нас будет книгу писать. Я уже Малышеву сказал об этом.

— При чем тут Малышев? — В голосе Чердынцева звучало явное недовольство.

— Она попросила. Хотя по вашему обычаю муж и не может увести жену за собой насильно, ей с ним трудно разговаривать. Так что готовьте подарок свату.

— А при чем тут я?

— Не из-за меня же она осталась! — Это Адылов выговорил сердито. Видно, такой разговор пришелся ему не по душе. Он замолчал и пошел быстрее.

Чердынцев старался идти с ним в ногу, раздумывая про себя: «Она все решила одна. И за себя и за меня». Остро закололо сердце. Но они шли на подъем. Может быть, от этого?

Но он уже знал: нет. И чем дальше, тем будет труднее. Она все будет решать сама. А ему останется лишь выполнять эти решения.

Он остановился, пережидая боль в сердце.

— Что с вами? — испуганно спросил Адылов.

— Пройдет… — тихо ответил Чердынцев.

Москва

1966—1967

ГЕНЕРАЛ МУСАЕВ

1

Гроб с телом бывшего командующего армией отправляли в Москву из маленького городка на Днестре, последнего, который генерал увидел освобожденным.

Скорбно рыдал сводный оркестр под голубым мартовским небом. Роты почетного эскорта, прибывшие из всех дивизий, неподвижно стояли на резком ветру, выравняв штыки в одну тонкую линию от старой русской крепости на берегу Днестра до разрушенного бомбами вокзала у подножия холма. Похоронная процессия медленно двигалась мимо солдат. Гроб был установлен на бронетранспортере. Впереди шли генералы и полковники, неся на атласных подушечках ордена и медали — награды за героизм и долгую, безупречную службу Отечеству. Тут были и три Георгиевских креста за храбрость, проявленную покойным еще в первую мировую войну, и не менее десяти советских боевых орденов, и, наконец, две Золотые Звезды Героя Советского Союза, полученные за битву на Волге и за форсирование Днепра.

Вокзал еще дымился после недавней бомбежки. Бронетранспортер остановился на перроне. Соратники генерала сняли тяжелый гроб с машины и внесли в вагон. Там они постояли несколько минут, прощаясь с покойным. Четыре солдата закрыли гроб крышкой. Женщины из медсанбата дивизии полковника Ивачева осыпали его цветами.

Эти цветы тоже имели свою историю. Только накануне дивизия Ивачева, действующая на правом фланге армии, прорвалась наконец к Днестру и штурмом взяла бывший совхоз «Счастье», превращенный оккупантами в поместье фельдмаршала Ауфштейна, командующего противостоящим участком фронта. Теперь наша армия упиралась обоими флангами в Днестр, выполнив последний приказ бывшего командующего. Оттуда, из совхоза, и привезли цветы приехавшие на проводы офицеры. Оттуда же доставили бутылку днестровской воды, как символ грядущей победы. Сама освобожденная земля прощалась с генералом.

Теперь, когда генерал был мертв, даже фашисты признали, что он был талантливым полководцем. В доставленных из-за линии фронта разведчиками газетах, которые издавал отдел пропаганды армии Ауфштейна, была напечатана статья фельдмаршала о гибели командующего русской армией. В статье фельдмаршал не только признавал талант полководца за покойным генералом, но вместе с тем утверждал, что у русских будто бы нет достойного преемника на место погибшего и он, Ауфштейн, возьмет наконец реванш за свои прежние неудачи. Далее в статье сообщалось, что новым командующим русской армией назначен генерал-лейтенант Мусаев, которого он, Ауфштейн, уже бил дважды и побьет в третий раз. Фельдмаршал обращался с призывом к солдатам и офицерам своей армии верить в ее окончательную победу, стоять насмерть на правом берегу Днестра, этом «великом валу германской обороны».

«Маневренная война кончилась, — категорически утверждал Ауфштейн. — Начинается позиционная война, в которой никто никогда не побеждал германского солдата…»

Автор, правда, не приводил примеров из истории войн, потому что такие примеры могли вызвать ненужные воспоминания. Впрочем, гитлеровцы не привыкли к доказательствам: они все еще верили на слово своим большим и малым фюрерам.