Катастрофа. Том II

— Сейчас прилетит к нам! — слышались радостные возгласы.

Сон и усталость как рукой сняло. Тысячи глаз впились в звездное небо; даже в подземном Париже взоры устремлены были вверх, как если бы люди могли что-нибудь видеть сквозь тяжелые бетонные своды.

В 25 минут двенадцатого надземный Париж огласился взволнованными криками:

— Летит! Летит!

— Где? С какой стороны?

— С северо-востока! Неужели вы не видите?.. Вон там… Позади Sacre Coeur…[3]

Еще через минуту зоотавр уже ясно виден был даже невооруженным глазом. Среди наступившей вдруг напряженной тишины смутно можно было расслышать треск приближающегося гигантского мотора.

Несколько секунд спустя весть о прилете зоотавра дошла вниз. Миллионы сердец взволнованно забились в чаяний великой, решающей минуты: решался вопрос о жизни и смерти человечества.

В 27 минут двенадцатого Жан Грандидье, бледный от волнения, едва державшийся на ногах, нажал в своей кабинке электрическую кнопку.

Между тем, наверху люди замерли на своих наблюдательных постах и жадно, с напряжением, которое вызывало боль в глазах, следили за зоотавром.

Он не торопился. Медленно, на высоте двух приблизительно километров, парил он над городом, как бы с наслаждением купаясь в синеве весеннего неба. Он переворачивался с боку на бок, подставляя луне то одну, то другую часть своего чудовищно огромного тела. Отбрасываемый им длинный сноп света лишь смутными контурами выделялся на фоне этой светлой ночи.

Потом, все так же медленно, описывая небольшие концентрические крути, он стал спускаться, и по мере того, как он становился ближе к земле, волнение среди наблюдавших его людей росло. Решительная минута приближалась. Там и сям слышались придушенные голоса:

— Он уже вступил в сферу магнитного поля!

— Нет еще. Он на добрых двести метров выше ее.

— Смотрите, смотрите!

Зоотавр, движения которого до этой минуты были плавны и медленны, вдруг заметался, как ужаленный, стал бросаться во все стороны, конвульсивно задергался, как бы делая отчаянные усилия стряхнуть с себя вцепившегося в него врага. Прожектор его погас. Потом чудовище ринулось вниз, грохнулось всей массой на площадь Согласия, разрушив при этом один из домов, в котором, по счастью, никого не было, и тотчас же снова взмыло вверх. Минуту спустя, зоотавр исчез в северо-западном направлений.

— Бежал! — раздались восторженные крики.

А еще полчаса спустя из Ливерпуля по телеграфу пришло известие, что в окрестностях города упал зоотавр, который лежит неподвижной массой и, по-видимому, находится в агонии.

В подземном и надземном Париже весть эта была встречена долго не смолкавшими криками «ура».

Стефен бросился к Грандидье, чтобы поздравить его с великой победой; но когда он вихрем ворвался в кабинку, где находился старый ученый, он нашел его мертвым у коммутатора: Грандидье умер от разрыва сердца в тот момент, когда получено было известие о победе.

XXV.

На следующую ночь еще два зоотавра попали в сферу магнитного поля — и несколько часов спустя были найдены при последнем издыхании, один у берегов Норвегии, а другой в окрестностях Ланхарона, небольшого городка на юге Испании.

Налеты зоотавров на Париж продолжались еще с неделю, но все они, попадая в площадь магнитного поля, раньше или позже погибали. Наконец, налеты на Париж прекратились: отдав себе отчет в грозящей им здесь опасности, крылатые чудовища стали избегать его.

Опыта с магнитным полем блестяще удался. Наконец-то человечество нашло верный способ борьбы с неведомыми грозными врагами. Париж, Франция и весь мир охвачены были ликованием. Тысяч газета изо дня в день переполнены были подробностями гибели зоотавров.

По взаимному соглашению между всеми странами, 2 мая был провозглашен днем всемирного праздника, а 3 мая днем всемирного траура по спасителю человечества, Жану Грандидье.

Газеты наперебой предлагали тысячи способов чествования его памяти. Между прочим, нью-йоркский «World» предложил, чтобы ежегодно, в час и минуту его кончины, а именно в 10 минут первого ночи, все человечество, по данным световым сигналам, хранило в течение 2 минут абсолютное молчание: мгновенно должны были прекратиться разговоры, музыка, игра артистов в театрах, шум экипажей на улицах, грохот поездов на железных дорогах. Предложение это впоследствии было принято международной комиссией чествования памяти Грандидье.

Одновременно в целом ряде газет открылась подписка на сооружение в разных пунктах земного шара памятников «спасителю человечества».

Парижане с нервной поспешностью стали перебираться наверх. Старое, разоренное пепелище отстраивалось с лихорадочной энергией. Недели две спустя внизу почти никого уж не оставалось. Печально выглядели покинутые улицы и площади подземного Парижа, и грустно лило на них свой холодный свет никому уже теперь ненужное искусственное солнце.