Катастрофа. Том II

Непримиримее всех оказался Тараскон. Он так и не сложил оружия перед Севером, т. е. перед Парижем, не пошел в Каноссу, как другие города Юга.

— Мы будем биться до последней капли крови, но живыми северянам не дадимся! — торжественно клялись друг другу тарасконцы. — И не надо нам их подземных городов!

Местная газетка «Маленький тарасконец» стала называться «Непримиримым тарасконцем» и разжигала патриотизм своих сограждан до температуры каления. Каждая статья ее была грозным вызовом по адресу Севера. Но Север, под которым тарасконцы имели в виду главным образом Париж, не обращал или делал вид, что не обращает на эти громы и молнии никакого внимания. Добрые, но пылкие тарасконцы, до глубины своих южных сердец оскорбленные таким невниманием, выходили из себя, принимали еще более воинственные позы, еще с большим вызовом смотрели в сторону заносчивого Севера и еще энергичнее клялись умереть за великое дело автономии если не всего Юга, то хотя бы Тараскона.

Городок все больше стал походить на военный лагерь. Бравые тарасконцы расхаживали по улицам вооруженные с головы до ног, и за залитыми добрым тарасконским вином столиками таверн вдребезги разбивали полчища воображаемых врагов. Вытащили откуда-то заржавевшие от времени пушки, которые служили еще в войну 1914–1917 годов, и поставили их, на страх врагам, у всех входов в город. Была объявлена всеобщая военная мобилизация, на которую горячо откликнулось все население. Был даже сформирован женский боевой батальон. Отставной капитан воздушного флота Лемурье, которого тарасконцы называли «Львом воздуха» и который, благодаря гнусным проискам Севера, давно уже был не у дел, сформировал летучую боевую эскадру, располагавшую, впрочем, всего лишь двумя аэропланами устаревшего типа. На улицах и площадях то и дело производились маневры.

Но враг не показывался.

— Еще бы! — говорили бравые тарасконцы. — Эти северяне не так глупы, как это может показаться. Они прекрасно понимают, что встретят здесь энергичный отпор, и предпочитают сидеть дома.

— Быть может, они даже и не знают, что у нас тут происходит, — выражали сомнение другие.

— Ну, вот еще! Не беспокойтесь: весь Север зорко следит за нами. К тому же, они там читают нашу газету.

— Кто их знает! — не унимались скептики. — У них там столько собственных газет!

На всякий случай, «Непримиримый тарасконец» стал регулярно рассылаться, в закрытых конвертах, самому Сте-фену, всем видным членам правительства, депутатам, а также в редакции газет.

Но дни шли за днями, в Тарасконе все уж давно было готово для примерного отпора северянам, а те все еще продолжали игнорировать «орлиное гнездо», как окрестил свой родной город «Непримиримый тарасконец».

Наконец, когда тарасконцы уже и ждать перестали, когда «Маленький тарасконец», в язвительной, уничтожающей статье, заклеймил северян именем жалких трусов, когда даже возник вопрос о переводе на мирное положение армии и летучей эскадры, — вдруг явились северяне. По крайней мере, в одно прекрасное утро начальник тараскон-ского Воздушного флота Лемурье получил от своего приятеля из Лиона не совсем ясную, но сильно взбудоражившую город телеграмму, которая гласила: «Северяне покончили с Лионом. Направляются в Тараскон. Примите меры».

Целые сутки прошли в лихорадочном ожидании. С утра до поздней ночи происходили усиленные репетиции предстоящего боя. Осматривали форты, чистили оружие, расставляли стражу. Главный штаб провел всю ночь над разработкой боевых диспозиций. Тарасконцы были готовы.

На следующее утро действительно явились северяне. Но при виде их бравые тарасконцы сначала выпучили от изумления глаза и раскрыли рты, а потом, заскрежетав зубами, разразились гневными проклятьями: вместо полчищ вооруженных северян явились всего лишь два эмиссара парижской Подземной комиссии.

Их приняли с леденящей холодностью. Но северяне этим нисколько не были смущены, как ни в чем не бывало представили свои полномочия и заявили, что они приехали со специальными указаниями относительно подземных работ.

Мэр города с достоинством ответил, что тарасконцы не нуждаются в указаниях Парижа.

— Потрудитесь передать вашему правительству, — сказал он, напирая на слово «вашему», — что Тараскон отделяется от Франции и становится автономной республикой.

Если б ваше правительство пожелало завязать с нами дипломатические сношения, мы готовы.

За мэром стояли вооруженные до зубов граждане, которые всем своим видом свидетельствовали о своей решимости до последней капли крови защищать священные права автономного Тараскона.

Эмиссары пробовали убеждать, доказывали вред сепаратистских тенденций в такой тяжелый момент, но мэр еще с большим достоинством положил конец дальнейшим разговорам.

— Милостивые государи! — заявил он им. — Мы вступим в переговоры только с уполномоченными для этой цели делегатами французского правительства. А теперь прощайте. Если б вы пожелали сегодня же уехать, мы препятствовать вам не будем.

И он, высоко подняв голову, вышел, сопровождаемый своим почетным караулом, который воинственно бряцал оружием.