Катастрофа в академии магии (СИ)

Пиджак он расстегивает и застегивает, только когда исключительно сильно нервничает.

Закрыв дверь в кабинет, я приблизился к столу ректора, огляделся и сел на стоящий у стены диван.

— Что произошло? — повторил я.

Алан побледнел. Неизменная тонкая золотая корона на его голове слегка съехала набекрень — тоже не лучший знак.

Дядя Кевин откашлялся, усаживаясь на стуле поудобнее. Он-то как раз выглядел как обычно: безукоризненный серый костюм, зачесанные назад темные волосы, ухмылка на тонких губах. Профессор артефакторики во всей красе.

— Может, начнем с того, зачем ты опять ко мне вломился? Кайден! Ты когда-нибудь научишься стучаться?

Я покаянно вздохнул, но не позволил сбить себя с толку.

— Это может подождать.

— А может… — Алан потянулся к пуговицам пиджака в третий раз.

— Если ты продолжишь скрытничать, то я решу, что сумрачные твари вернулись, — небрежным тоном откликнулся я, стараясь не измениться в лице.

— Нет! — воскликнул Алан. — А вот годовщина…

Мать его.

Как же я мог забыть?

Годовщина Победы (все с большой буквы). Тот самый день, когда я каким-то образом (каким?) умудрился отправить сумрачных тварей в бездну, куда им самое место.

После того дня я много месяцев валялся под стазисом, а, когда очнулся, в середине лета, узнал, что кое-что за это время изменилось. Столицу по большей части отстроили. Воздушный купол убрали: в нем просто не было больше необходимости.

Ну а еще день той самой победы, четырнадцатого октября, вот уже который год считают праздничным. И отмечают, как день памяти.

Моя бы воля — я бы к бездне послал такую память.

— Ты прав, — моргнул я, — не стоило внимания. Так вот, поговорим о том, ради чего я сюда пришел.

— Кайден, — позвал Алан, — раз уж об этом зашла речь…

— Нет.

— Но народ хотел бы…

— А я бы — нет. Так вот, вернемся к катастрофе.

Алан прищурился и покраснел, выходя из себя. Пуговицы пиджака стремительно расстегивались его ловкой рукой.

— Нет уж, давай поговорим о том, что у меня произошло, раз ты настаиваешь.

— Я пойду, — зевнул дядя Кевин.

— Нет! Может, ты на этого оболтуса повлияешь! — возмутился Алан.

— Я герой многих сражений с сумрачными тварями, — чопорно откликнулся я, стряхивая невидимую пылинку с воротника любимой кожаной куртки. — У меня наград больше, чем у генерала королевской армии. Нельзя ли немного повежливее?

— Ну ты посмотри на него! — всплеснул руками Алан. — Вспомнил! Как заговорил! Может, ты тогда наконец позволишь тебе вручить эти награды? Они же у тебя заочно все, как у покойника!

— Я был занят. Пытался как раз покойником не стать.

— Хватит придуриваться! — рявкнул Алан. — Тебе пора принять награды, титулы и вступить в обязанности лорда Грея. Жениться…

Алан под моим ехидным взглядом осекся.

— В общем, ты меня понял. Сначала — развестись, а потом — жениться.

— Может, я не хочу разводиться, — пожал плечами я. — Ну как, Алан, примешь катастрофу… почти приемной дочерью, раз уж мы с тобой не чужие люди?

Я ухмылялся, хотя сердце колотилось и, я чувствовал, как магия, переставая помещаться внутри, буквально сочится из моих пор.

Вспоминать о том, почему Алан стал моим приемным отцом, я не любил, конечно.

Дело в том, что, когда погибли мои родители, мне было семнадцать, по магическим меркам я еще был ребенком — так что должен был бы отправиться в приют. И это было не прихотью, а необходимостью: титул лорда Грея и весь объем прилагающейся к этому силы я мог принять только в восемнадцать лет, иначе перегорел бы — особенности наследования магии драконами, ничего не поделаешь.

Необходим был кто-то, кто временно примет на себя это бремя — этим кем-то стал Алан в тот момент, когда еще было неясно до конца, выживу я или нет.

Я и так чудом не погиб вместе со всей моей семьей: спасло меня только то, что в тот день я, не желая идти на скучнейший семейный ужин, задержался в старом районе города, бродя между каменных покрытых щербинками от времени древних зданий.

Пришел слишком поздно — застал только руины дома и…

С тех пор прошло много времени: я вырос, мы с Аланом бок о бок сражались с сумрачными тварями, ночевали в лесу и однажды ели подозрительные грибы, которые Алан называл сыроежками (безбожно врал, от сыроежек не бывает так весело).

Несмотря на это, Алан все-таки иногда забывал, что решение усыновить меня было вынужденным, и вел себя так, как будто я в самом деле его нерадивый отпрыск, которого нужно наставить на путь истинный.

Было у него что-то общее с курицей-наседкой.

— Не выдумывай, — отмахнулся Алан. — И вообще — я говорю с тобой серьезно. Ты должен появиться во дворце на вечере памяти.

Вечер памяти, Годовщина Победы… кто у него там за названия всего этого бреда ответственный во дворце?

— Пускай там появится дядя Кевин? — предложил я. — Я даже не помню, что произошло, а дядя Кевин, между прочим, изобрел “Окно”! Помнишь ты еще об этом?

Я упорно считал дядю Кевина гением артефакторики. Никто, кроме него, ни один ученый, не смог изобрести артефакт, который мог отправить сумрачную тварь обратно туда, откуда она взялась. Работали эти артефакты не всегда исправно — но работали. И спасли много жизней.