Катастрофа в подарок

— Какой? Первоклассной сукой и по совместительству сексуальной стервой? Я тружусь над имиджем с пятнадцати лет. Мы сделаем тебя лучшей!

— Не получится. — Усмехнулась учительница.

— Почему?

— Я лишь теоретик. — Честно призналась она. — Чтобы стать сексуальной, нужно хоть что-то понимать в сексе.

Байкерша остановилась и, обернувшись к Сидоровой, всмотрелась в её лицо. Лев Карлович как всегда был прав. Он видел насквозь душу женщины. Ещё научился бы использовать данный дар с пользой, а не собирал вокруг себя никчёмных пустышек…

— Так ты девственница? — Иванова сделала вид, что не знает об этом. — Тем лучше! В тебе нет цинизма всезнающей женщины. Ты чиста — на этом мы можем отлично сыграть.

— К сожалению, уже нет. Я была такой до сегодняшней ночи. — Наталья опустила взгляд, ожидая осуждения сестры дефлоратора, но та промолчала. — Я записалась на приём к гинекологу на среду.

— Зачем? Поверь мне, Лев ничем не болен.

Учительница вздохнула, ожидая реакции на следующее заявление:

— Думаю, я беременна!

Илона улыбалась, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех. Если бы это мог слышать брат. Наивность Наташи вовсе не раздражала, а делала какой-то трогательной и беззащитной. Хотелось прижать к груди этого взрослого ребёнка, получившего образование по предмету, объясняющему, как происходит зачатие, и совершенно не обладавшего личным опытом. Многие старшеклассницы могли научить свою преподавательницу такому, отчего её не только в пот бросит, но и заставит не один день ходить пунцовой.

Наверное, такое же чувство испытывал рядом с ней Лев. Невинность и внутренняя чистота — главные из причин, что притягивали к брюнетке искушенного в женщинах брата.

— С чего ты решила, что сразу же забеременела?

— Не забывай, кем я работаю. — Наталья вздернула голову и затараторила с интонацией учительницы, объясняющей новую тему: — Мы не пользовались презервативами. Процент забеременевших в первую брачную ночь равен пятидесяти. Умножь его на моё везение, и получится сто пятьдесят из ста возможных…

Байкерша оборвала Сидорову, сыплющую нелепостями статистов:

— Ты вообще встречалась с кем-нибудь раньше?

— Да, но не совсем…

Илона удивилась:

— Это как? Уж не садисты ли тебе попадались или ещё какие-нибудь извращенцы? — Она вспомнила не раз слышанную от Тани поговорку: что не дерьмо, то к нашему берегу. «Что там Лев про неё говорил, как назвал? «Катастрофа»?.. Ну неужели настолько всё плохо?»

Теперь уже раскрасневшаяся биологичка выглядела не выучившей уроки ученицей.

— Нет, не поэтому. Ещё ни один парень не произнёс убедительно три нужных слова, а без этого я не могу.

— «Я хочу тебя»?

— Нет, «я люблю тебя»! — возмущённо ответила Наташа. — Без взаимных чувств я не согласна. Конечно, попадались озабоченные дегенераты, но их признания расходились с действиями. Так продолжалось лет до двадцати, а потом всё стало намного хуже.

— Хуже? Перестали влюбляться?

Цвет лица Сидоровой приближался к спелому помидору. Она, запинаясь, пробормотала:

— Ну, одно время мне хотелось потерять девственность, чтобы не казаться белой вороной. Даже находились подходящие кандидаты для первого сексуального опыта. Но вера в чувства с первого взгляда и чистые отношения живут лишь в школьниках — со взрослыми особями намного сложнее. Узнав, что я девственница, они шарахались от меня, как от больной, обвиняя в желании выскочить за них замуж.

— Так никто никогда не признавался тебе в любви? Это так странно, ты очень привлекательная.

Полы кофты, натянутые учительницей на кулаки, трещали; большие пуговицы встали дыбом, изображая соски возбуждённой макаки.

— В трезвом виде — да, но я слишком стеснительная, чтобы принять настойчивые ухаживания, а в пьяном — чересчур агрессивна или впадаю в спячку.

Она нервно хихикнула, отгоняя внезапное видение с вовсе не хрустальным гробом и Белоснежкой внутри.

— Некрофилы к счастью не попадались. Со мной нелегко установить контакт. Домой привести никого нельзя: Надежда надёжнее цербера охраняла мою невинность. Не факт, что зять согласится содержать родительницу жены с дебильным животным в придачу. Это путаны то, что между ног называют «кормилицей», для мамы оной была надёжная перегородка.

В голову биологички всё же прорвалась фантазия: Иванов с перфоратором между ног пытается пробиться сквозь закаменевшее от времени препятствие к разврату. Стало понятно, отчего наутро болело всё тело. Как же должно быть её в этот момент колбасило, похлеще, чем в приступе эпилепсии. Ручки ножки врозь и трясущаяся голова с выпученными глазами и перекошенным ртом, бьющаяся о подушку. Она тяжело вздохнула, с сочувствием произнеся:

— Льву должно быть пришлось нелегко.

Иванова рассмеялась:

— Это я уже поняла. И что, не нашлось никого, кто до него не побоялся бы трудностей?

— Был один, что через две недели сказал «ты моя прелесть» и даже сделал попытку залезть ко мне в трусики в беседке перед домом родителей. Но его утащили друзья и накачали спиртным так, что того тошнило всю ночь. А наутро он улетел на постоянное жительство к отцу, и больше я его не видела.