Читаем Категории русской средневековой культуры полностью

Как отмечал В. Молчанов, «сверхзадача феноменологии — найти доступ к самости любых предметов. Смысл лозунга «к самим вещам!» в своей негативной направленности — это запрет родовидовых определений, запрет любой схематизации предмета, в своей позитивной направленности — поиск структур сознания, обеспечивающий доступ к воплощенной самости предмета... Сознание как жизнь есть осуществление актов придания смысла и переход от одного акта к другому, от одного значения к другому... сознание дает смысл предмету, сознание придает, наделяет... предмет значением, сознание как бы дает значение взаймы предмету, как будто между сознанием и предметом ленные отношения — сознание дает предмету значение в пользование, и предмет становится призванным в сферу сознания предметом»[49].

Историческая феноменология вписывается в стратегию исторической антропологии школы «Анналов»[50], но отличается подходом к познавательному методу. Метод этот вполне определенный и связан с потребностью именно через язык источника, понимаемый максимально широко, получить доступ к глубинным структурам человеческого сознания и бытия. Такое самоопределение необходимо для того, чтобы оградиться от попыток любым путем изучать «человека во времени»...

Как заметили И.М. Савельева и А.В. Полетаев, у «постмодернистов особая стратегия по отношению к тексту — деконструкция, включающая в себя одновременно и его деструкцию и его реконструкцию...»[51]. Стратегия деконструкции, по их мнению, постулирует невозможность находиться вне текста, и если историк следует постмодернистской парадигме, то он не может предложить читателю ничего кроме описания своего взаимодействия с текстом исторического источника. Но деконструкция — это не метод интерпретации или критики, это «сопротивление метафизичности текста, организуемое на его поле и его же средствами».

Иначе говоря, признание источника объектной реальностью ведет постмодернистов не к осмыслению новых методов научной критики, а к отрицанию такой интерсубъективности источниковой реальности, в которой можно обнаружить присущее той или иной конкретной эпохе какое бы то ни было имманентное семантическое ядро. Вот с чем нельзя согласиться.


Категории: что это такое?

Мир смыслов, знаков и ценностей человека велик и неисчерпаем. Как же познавать этот «культурный материк»? Мы ввели специальный термин «категории» и дадим ему собственное определение.

Но сперва оговоримся: название этой книги вызывает ассоциацию в связи со знаменитой монографией А.Я. Гуревича, в названии которой слово «категории» — также ключевое. Сам историк объяснял свой метод анализа следующим образом: «Мы вопрошаем прошлое, людей, некогда живших, и с этой целью пытаемся расшифровать оставленные ими сообщения. Но вопросы, которые мы им задаем, определяются в первую очередь не природой имеющихся в нашем распоряжении источников — остатков канувших в Лету цивилизаций и обществ. Эти вопросы диктуются современным сознанием... Иными словами, разрабатываемые историками проблемы в конечном счете суть актуальные проблемы нашей культуры. Наблюдение жизни людей иных эпох вместе с тем предполагает в какой-то мере и самонаблюдение. (Один из проницательных читателей этой книги спросил автора: осознавались ли изучаемые в ней сюжеты: восприятие времени и пространства, отношение к личности, к праву, собственности и труду как проблемы людьми средневековья или же это вопросы, продиктованные историку современностью?»[52]. Несколько позже в научной прессе открылось имя человека, задававшего каверзные вопросы Гуревичу, — это был Л.М. Баткин. Он опубликовал весьма остроумное эссе, посвященное творчеству Гуревича, в котором уже в историографическом контексте высказал свои былые сомнения более определенно: «...меня особенно занимало, откуда А.Я. взял сам набор «категорий», посредством которых он организовал материал, очертил средневековую «картину мира». «Время», «пространство», «труд», «богатство», «свобода» и т.д. — сетка координат слишком общих, всеисторических, вездесущих. И очень... наших. Несмотря на самоочевидную фундаментальность или именно благодаря ей, современный историк находит эти понятия в готовом виде в собственной голове — и накладывает извне, на чужую культуру. Но не следует ли искать ключевые слова-понятия внутри умственного состава изучаемой культуры?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное