Категория трудности

Они были скромны в своем женском самоутверждении – без замахов на большой спортивный скачок, без желания привести мир в изумление, вызвать овации. Женское восхождение лишь очередной, последовательный шаг этих спортсменок, тот, что находится рядом с достигнутым. Они пошли на него, хоть в душе и подозревали: а не лежит ли он за пределом их женских возможностей? И не действует ли здесь «табу»? Поэтому подходили к делу разумно, осторожно, больше всего боясь переоценки своих сил. Еще в Москве Эльвира сказала мне: хочу, дескать, провести восхождение под девизом: «Тише едешь – дальше будешь».

То же самое говорила она и Володе Кавуненко, который уговаривал Эльвиру идти на пик Хан-Тенгри.

Этот северный форпост крупнейших вершин Земли по тяжести прохождения можно сравнить с гималайскими восьмитысячниками, хотя формально он в «номенклатуру» не вошел – до семи тысяч не дотянул пяти метров (6995). Образно говоря, стужей тянет даже со страниц истории этой горы. Здесь и в базовом лагере – на высоте четырех тысяч метров – посреди жаркого августовского лета свирепствуют снежные бури. Люди с трудом пробираются от палатки к палатке. Можно себе представить, что наверху… Большую часть года вершину скрывает мощный слой облаков. Кажется, будто они приделаны к ней навечно, как купол зонтика к трости, и так же незыблемы, как и сама гора. Бесконечные снегопады. А лавины идут с частотой метропоездов. Погода меняется быстро, резко и неожиданно. Недаром район этот называют «гнилой угол».

…Кавуненко убеждал Элю ехать в Тянь-Шань, поскольку и сам планировал штурм Хан-Тенгри. Он ей доказывал: ничего, дескать, страшного нет, иной раз и пятитысячник, на который идешь без опаски, такого перцу задаст, что после год неохота смотреть на горы, зато недоступная вершина вроде пика Победы вдруг на всем маршруте возьмет да и «солнце повесит». Самое главное, выбрать нужный момент – мы его выберем. Взаимодействие, мол, двух групп облегчит задачу и принесет успех и той и другой.

Ему, как и всем нам, было немного боязно за женщин. Зная, что служебные дела могут меня увести из района женского восхождения, он решил, что лучше, если женщины будут поближе к нему. Тогда их можно подстраховать незаметно для них.

Но Эльвира не отвлекалась от темы «Женское восхождение». Женское! Она сразу же усекла подтекст и заявила Кавуненко:

– Ты думаешь, мы понарошку? А вы вправду! Володя, мы ведь не за призами. Других, может, иной раз и есть смысл обмануть, но себя-то зачем же? Запомни: самые большие скептики в этой истории сами же женщины. Понимаешь? Я сама в себя верю не до конца, хотя и побывала на Ушбе и Корженевской. Спорю сама с собой и иду на пик Ленина, чтобы еще раз себе доказать. А ты, джентльмен, на Хан-Тенгри под ручку меня приглашаешь.

Но от опеки избавиться нетрудно, если ее не хочешь. И отказалась она, конечно, не по этой причине: она понимала, что Хан-Тенгри им пока еще не по силам.

Они не хотели рекламы, громких газетных статей и безмерных преждевременных восхвалений. Вот письмо, которое написала Эльвира Ильсиар Мухамедовой незадолго до выезда на Памир.

«М о с к в а Элка, здравствуй!

Вот и начнем отсчитывать денечки до встречи. Уже недолго. Радость через край. Хочу тебя еще раз поздравить с «женским днем» – днем, когда утвердили нашу группу.

Стоит ли изливаться? И так все ясно. Только еще не верится.

У меня к тебе дело. Первое – не забудь карточку медосмотра взять с собой. Второе – не знаю, возможно это или нет – палатка, в который вы жили с Галкой на поляне, хороша. Не смогла бы ты такую достать? Нам, конечно, дадут, но, видимо, памирку. И третье. Свое любимое (конфеты, сигареты или что-либо другое) припаси как свое фирменное блюдо к «дамскому столу».

Наши шефы В. М. Абалаков и В. Н. Шатаев верят нам и в нас очень и очень. Думаю, что мы не подведем. Тетки собираются хорошие.

Элка, я очень суеверная. Ради всего – никому никаких интервью. Пусть мы уедем молча, ага? Не хотелось бы никаких упоминаний ни строчкой, ни словом. Хотя в Союзе уже знают, так пусть знают. Но ничего нового ни о себе, ни о группе, ни о восхождении. Раннее толкование не лучший исход нашего дела.

Поняла намек?

Целую. Шатаева».

На другой день – 28 июля – я проснулся, не было еще шести. Парусина скатов желтела, словно подсвеченные витражи. Я приоткрыл полог и увидел чистое небо, яркое солнце и обнаженные горы. Казалось, на всем полушарии ни единого облачка.

Я разбудил Дайнюса, «показал» ему погоду, и без лишних слов, поздравив друг друга с добрым утром, стали укладывать рюкзаки. Через час в память о нашем пребывании остались лишь белые камушки.

Перед уходом я заглянул в памирку к Эльвире. Она спала – крепко настолько, что против губ на подушке виднелось влажное пятно. Глядя на нее, вспомнил слова Евгения Тура, сказанные им где-то в журнальной статье: «Когда мне говорили, что альпинизм делает женщин грубыми и мужеподобными, я всегда приводил в пример Эльвиру, ее изящество, женственность, необыкновенную душевную щедрость».