Катенька

Этот спектакль, не в пример «Зиме», очень нравился зрителям. Но сценическая судьба его также не сложилась. Тигран был занят своими проектами в кинематографе, к театральному прокату он не имел никакого отношения, а отдать своё детище кому-то чужому не решился. Спектакль был вскоре снят, о чём я жалею до сих пор. У него был огромный потенциал, он мог играться долгие годы. А когда теперь возникают разговоры о постановке «Нового», я понимаю, что Валерия мне уже не сыграть. Для меня там существует другая, возрастная роль. Моё время ушло. Но такова актёрская жизнь, рисковая и скоротечная.

Третий проект того года в корне отличался от всего, что я делал ранее. Я не имею в виду неожиданность литературного материала, новость актёрской задачи или иной режиссёрский взгляд на сценическое существование. Дело в том, что мой мастер по ГИТИСу Вячеслав Анатольевич Шалевич, у которого я ещё и работал педагогом на одном из его курсов, пригласил меня в Театр имени Рубена Симонова, который возглавил незадолго до того, сыграть роль Духова в пьесе «Козлёнок в молоке» Юрия Полякова. Ставил спектакль Эдуард Ливнев. Вячеслав Анатольевич не скрывал, что ему нужен единомышленник, да ещё и с раскрученным именем. Понятно, что я не только не мог отказать своему учителю, а почёл за честь принять участие в спектакле. Я уже давно его не играю, спектакль же до сих пор жив, что меня радует. Хоть чем-то я смог отблагодарить своего мастера за науку и заботу. А ведь очень многим я так и не успел отплатить за их участие в моей судьбе, и мне сегодня остаётся только глубоко сожалеть об этом.

Расставание с Сатирой

Всю вторую половину 90-х годов меня достаточно активно снимали. Но повторить успех «Ширли-мырли» ни разу не удалось, да, вероятно, это было и невозможно. После картины Владимира Меньшова в сознании большинства кинорежиссёров я утвердился как актёр комический. Комедий же почти не снимали, а если и снимали, то они были очень далеки от совершенства. Две приличные работы в фильмах Тиграна Кеосаяна «Бедная Саша» и «Ландыш серебристый» — вот, собственно говоря, и всё, чем я могу похвастаться в это время. Хотя, повторяю, снимали меня много, настала эра сериалов, полезная для артистов с экономической точки зрения, но не слишком плодотворная в творческом плане. Времена, как известно, не выбирают.

В 2000 году мне присвоили звание заслуженного артиста России, как бы закрепив за мной мой профессиональный статус. Не могу сказать, что меня это не порадовало. Всё же гениально замечание, что не обращать внимания на награды гораздо легче, когда они у тебя есть.

К началу нового тысячелетия я оказался загружен работой по горло. Самолёты, поезда, гостиницы, съёмочные площадки мелькали перед глазами, сменяя друг друга, как в сбесившемся калейдоскопе. Сил, правда, ещё было много, работал я с удовольствием, множество поездок меня никогда не смущало, тем более если они были связаны со сценой и кинематографом. Пожалуй, единственное, что меня искренне огорчало, так это положение в моём родном Театре Сатиры.

После ухода из театра, а затем и смерти Валентина Николаевича Плучека (а для меня ещё и трагической гибели Миши Зонненштраля), театр осиротел и начал стремительно разваливаться. Я, не дай бог, не хочу сказать ничего плохого в адрес Александра Анатольевича Ширвиндта. Ему досталось очень тяжёлое хозяйство, и он пытается с ним справиться по мере сил и возможностей. Практически все стационарные репертуарные театры испытывали творческий кризис на фоне государственного дефолта и принципиального изменения экономической ситуации в 90-е годы, из которого пытались выбраться различными способами. Но далеко не всем это удалось и поныне, что неудивительно. Смена государственной формации, если, конечно, признать, что она произошла в России, кроме новых экономических отношений, что очевидно, потребовала и иного театра. Какого? Все вместе, с разной степенью успешности мы пытаемся разобраться в этом до сих пор.

Продолжу. Я начал понимать, что моя служба в некогда столь дорогом и любимом мною Театре Сатиры стала меня тяготить. Спектакли, поставленные Плучеком и Зонненштралем, начали разбалтываться, затем разваливаться. Играть в них доставляло всё меньшее удовольствие. При этом месячное жалование, получаемое мной в театре, было меньше, чем я зарабатывал за один антрепризный спектакль. Все 90-е годы, пока я был счастлив на сцене Сатиры, меня это абсолютно не смущало. Я уже писал, что денежное вознаграждение за труд стоит на одном из последних мест в моих приоритетах работы над ролью. Тем более в кино и антрепризах я зарабатывал вполне достаточно, чтобы моя семья ни в чём не нуждалась. Но вот так взять и расстаться в одночасье со всем тем, что мне было дорого, чего я добивался столь страстно долгие годы?! В общем, я выбрал худший из вариантов — резать хвост по частям. Я уволился из штата театра и перешёл на договор. Мне казалось, что так будет легче.